Непосредственный человек

Во сне я — звезда ослиного баскетбола. Никогда я не был столь легок и грациозен, столь свободен от своего возраста и силы земного тяготения. При каждом броске от моих пальцев отрывается идеально подкрученный мяч, летит по дуге в корзину с невероятной точностью, — это поэзия, где рифмами стал сладостный шелест раскрывающейся сетки. И не забывайте: я проделываю все это верхом на осле. Мне досталось замечательное животное, честное, умное, благородное, доброе, носит меня взад-вперед по всему полю, между нами установилось полное взаимопонимание. Я шепнул ему на ухо: когда матч закончится, я его не брошу, он получит свободу, и эта надежда — избавиться от глупого владельца, надевшего на него памперс, — омолодила старого осла. Он так вдохновлен обещанием свободы, что стремится к величайшей славе в этой своей последней игре. Вместе мы перехватываем мяч и прорываемся к кольцу, используя любую возможность, проносимся по полю под неистовые крики болельщиков. Обожаю эту игру!

— И я тебя обожаю, — произнес голос Лили.

Лили? Она-то как тут появилась?

Она появилась тут, делаю я солипсический вывод, самым обычным способом: когда я открыл глаза.

— Мне приснился сон, — сообщил я жене, оглядывая больничную палату, появившуюся вместе с ней. Очевидно, я лежу здесь в постели, а почему — для меня загадка. Очень красивая женщина, моя жена, и я счастлив ее видеть, вот только момент неудачный. Я был близок к победе и славе, а теперь их не достигну. Кто-то бросил торт под дождем, думаю я, сон мой ускользает от меня по смазанным рельсам, мне такой уже не испечь. Я всегда страшился, что придет день, когда эти строки приобретут смысл для меня, — и этот день, видимо, настал.

— Как ты себя чувствуешь?

— Великолепно, — ответил я. — Спать хочется.

Дверь в палату открыта, снаружи в коридоре сидит крупный мужчина, смотрит на нас. Что-то не так с его лицом. Оно расчерчено на части, похоже на схему коровьей туши, которая висит в мясном отделе, демонстрируя, откуда берется какой кусок. Несмотря на это, мужчина кажется мне знакомым.

— Фил сказал, что ты будешь чувствовать себя неплохо. Тебя накачали обезболивающим.

— Голова немного болит, — признался я, изучая крупного мужчину в коридоре, — сидит, не шелохнется. Не аллегорическая ли это фигура? Быть может, если я посмотрю на Лили, а потом переведу взгляд на мужчину, его сменит иная фигура, смысл которой я должен разгадать.

— Ты ударился головой, когда потерял сознание, — сказала Лили и взяла меня за руку. — Много успел за немного дней.

— Не так-то легко было осуществить все твои пророчества, — ответил я. — Тюрьма — это еще ничего, но как попасть в больницу? Тут пришлось поломать голову.

Крупный мужчина с расчерченным лицом все еще тут, неподвижен.

— Думаю, ты сейчас снова уснешь, — сказала Лили.

Она права, как всегда. Я и сам чувствовал: глаза слипаются. Может, я воссоединюсь со своим ослом, завершу игру и выполню обещание — отпущу бедное животное на свободу. Впрочем, все это уже не кажется столь привлекательным, как только что. Теперь, когда я проснулся, пережитые во сне чувства, ощущавшиеся с такой силой, слишком напоминали скорбь моего отца, посмевшего некогда оскорбить Чарлза Диккенса. Кстати, об отце. Я жестом поманил Лили ближе и прошептал:

— Там, в коридоре, Анджело?

Она печально кивнула:

— Какое-то время поживет с нами.

— Все в порядке, — шепнул я. — Не переживай. Добро пожаловать домой.

Проваливаясь обратно в сон, я не удержался от мысли: как чудесно оказаться правым насчет устройства мира. Взвесить все данные, разумеется неполные, и точно сложить целое, прозреть мир в песчинке, распознать его красоту, его простоту, его истину. Подойти так близко к Богу, как только возможно в этой жизни, пребыть во славе этих кратких проблесков понимания, в полном бодрствовании, две или даже три секунды, в гармонии со своим бытием. И вновь соскользнуть в сон.

— С какой стати он вздумал брата своего подослать, вот я чего не пойму, — приступил к рассказу Анджело. — Откуда мне знать, что ниггер семи футов ростом — брат Рашида? Я ж не чертов телепат какой. То есть передо мной стоит парень, с виду способный прочесть разве что заголовки чертовой газеты, которую он разносит, а я — я должен в голове у него читать? Должен знать, что этот семифутовый ниггер и два парня по восемь футов при нем ничего дурного мне не сделают.