Непосредственный человек

Оккам нетерпеливо скулил за кухонной дверью, вне себя от счастья: гости! Знай я наверняка, что он ткнет носом в пах именно Рурка, я бы его выпустил, но такой уверенности нет, поэтому я придержал пса за ошейник, давая всем пройти, а затем выпустил его побегать. Вторую миссис Р. я тоже впустил в дом, прежде чем Оккам взлетел на веранду и ткнул носом в пах ее. Она тут же устроилась на кушетке, задрала ноги на журнальный столик и завладела пультом от телевизора.

— Все верно, — сказала она, устраиваясь поудобнее и не глядя на меня. — Тут приятнее.

Я провел Герберта и Пола Рурка в комнату, которую использую как кабинет, закрыл за нами дверь и расчистил пару стульев, чтобы им было где сесть.

— Брак, — высказался Рурк — возможно, в связи с последней репликой миссис Р., — это яйцедавилка, и больше ничего.

— Ты говоришь так лишь потому, что моя жена сейчас этого не слышит, — прокомментировал я.

— Думаешь?

— Ты, конечно, ого-го, — сказал я, — но не настолько.

Герберт, похоже, утомился от нашей пустой болтовни.

— Хэнк, — заговорил он, — вы человек довольно сообразительный, так что, полагаю, вы уже вычислили, что надвигается говношторм…

Он выдержал паузу, то ли чтобы я усвоил сказанное, то ли проверяя мою реакцию. Не знаю, как бы обошелся с таким вступлением Уильям Оккам. Разумеется, это очевидная попытка польстить. Герберт признает меня сообразительным или, по крайней мере, «довольно сообразительным» — по своей занудной шкале. Он также понимает, что мой уровень интеллекта едва ли имеет отношение к делу: впитывать слухи вполне способны и дураки.

— Я слышал про надвигающийся шторм, — не стал скрывать я.

Любопытно и слегка забавно: и Дикки Поуп, и профсоюз, против которого он борется, прибегают (видимо, независимо друг от друга) к одной и той же метафоре.

— Но вы первый сообщили мне о составе ожидаемых осадков.

На это Рурк отозвался одним из своих гаденьких смешков. Поскольку он заявлял (и это занесено в протокол), что забавным я быть не умею, он и сейчас не позволил себе улыбнуться.

Герберт тоже хранил серьезность, хотя, насколько мне известно, он никогда не высказывал свое мнение о том, умею ли я быть забавным.

— Надеюсь, вы понимаете, что это не местное явление. Речь идет не о дождике там и сям. Это будет самый что ни на есть распроклятый потоп. Сорок дней и сорок ночей, в таком роде.

— Уж не совладелец ли вы ковчега? — спросил я.

— Чертовски хотел бы им быть. Чертовски хотел бы. Прежде чем все это закончится, многие пожалеют, что не приобрели местечко на ковчеге. Кто знает, может, и вы пожалеете.

Рурк смотрел в окно с видом человека, уже добравшегося до возвышенности: участь оставшихся внизу представляла в его глазах разве что академический интерес.

— Не собираюсь давить на вас, Хэнк, — продолжал Герберт. — Да, я прошу вас об услуге, но не так уж она велика и при этом вполне разумна, как вы, я надеюсь, согласитесь.

Он снова сделал паузу, и я готов был поклясться (если бы не понимал, как это глупо), что он ждет от меня подтверждения разумности своей просьбы еще до того, как высказал ее.

— Мы знаем, что вы встречались с Дикки, — многозначительно сказал Герберт.

— Неужто в его кабинете стоят жучки?

Герберта, похоже, моя реплика задела всерьез.

— Нам не требуются подслушивающие устройства, Хэнк. Эти паршивцы на весь свет объявляют, о чем болтали на своих встречах. Якобы все делается втихомолку, но на самом деле им плевать. Вот что особенно пугает — их самонадеянность. Любуются, как мы носимся взад-вперед, точно перепуганные насекомые. Упиваются.

— Ничего себе параноидальная гипотеза! — сказал я.

Рурк поднялся:

— Герберт, я тебе говорил. Зря теряем время. Это законченный придурок. Ему на все плевать. Просишь его принять хоть что-то всерьез — а он не может. Если даже что-то сделает, то потом напишет об этом сатиру в воскресный выпуск. Угадай, кто там будет в роли шута.

— Я пытаюсь объяснить, что речь идет и о его собственной заднице, — возразил Герберт.

— И не пытайся, — отрезал Рурк. — Когда и тебя здесь не будет, и меня, и Дикки Поупа, Хэнк Деверо останется в платежной ведомости последним. На то он и Счастливчик Хэнк.

Герберт покосился на меня, словно проверяя, так ли обстоит дело, а я подумал: они разыгрывают номер с добрым и злым полисменом. Может быть, именно такую стратегию они обсудили в лесу.

— Поли, я думаю иначе, — сказал Герберт, тщательно взвешивая каждое слово. — И с твоего разрешения я бы предпочел продолжить разговор с Хэнком наедине.

— Я с самого начала не хотел ехать сюда, — буркнул Рурк, ухватившись за дверную ручку.

— Посмотри, что найдется в холодильнике, — крикнул я ему вслед. — Mi casa, su casa[17].

— Этот парень ненавидит вас, — сказал Герберт, убедившись, что Рурк не вернется.

— Не думаю, — улыбнулся я в ответ. — Я придаю его жизни смысл.

На самом деле, скорее всего, Герберт ненавидит меня, однако эту мысль я придержал.

— Послушайте, давайте выложим карты на стол. Нам обоим известно про ваши многолетние разногласия с профсоюзом. Фактически с самого начала. Это ведь точная оценка? Справедливая?