Непосредственный человек

— У нас тогда было больше сил. Для смеха. Для всего остального. И все было для нас внове.

— Ты бы хотела, чтобы все опять было внове?

— Иногда, — ответила она. — Изредка.

— Сладкогласая моя.

Я повесил трубку и приметил какое-то движение по ту сторону двери телефонной будки. Присмотрелся: Лео. Значит, он проследил, как я тайком выбрался из кафедрального кабинета, и последовал за мной сюда. Наверное, так и торчал все время под дверью, пока я разговаривал. Вплотную — ему пришлось отступить на шаг, чтобы я смог выйти. Я всмотрелся в него и подумал: возможно ли, чтобы я в самом деле сожалел об утрате подобной юности? В руке Лео сжимал манускрипт, голос его дрожал от волнения и отчасти, как ни странно, от злобы. Руки ходили ходуном. Он протянул мне печатные страницы так, словно один их конец полыхал — тот самый, который он пытался всучить мне. А я бы предпочел ухватить самого Лео за длинную, как у гуся, шею.

— Прекрасная новость! — заявил он, и я уже ждал, не объявит ли Лео, что Соланж, девица, выпотрошившая его на семинаре, попала под грузовик.

Но истина, как часто бывает, оказалась еще удивительнее.

— Мой рассказ взяли, — сказал Лео. — Его опубликуют.

Глава 20

Посещаемость всегда снижается под вечер пятницы, особенно в конце семестра и когда основная тема — наука убеждать. Но мне пока не удалось убедить первокурсников в том, как важен для них этот навык. Даже Блэр, лучшая моя студентка, — весь семестр я пытался выманить у этой бледной юной девицы какое-то уверенное суждение, — похоже, сомневалась в успехе нашего предприятия. Эта группа студентов, как и многие другие ныне, делится (вовсе не поровну) на бессмысленных краснобаев и задумчивых тихонь. Каким-то образом Блэр и подобные ей пришли к выводу, что главная задача в процессе обучения — избежать насмешек со стороны менее одаренных сотоварищей. Один из способов — молчать. Если бы я взялся научить Блэр искусству быть невидимкой, она бы наверняка заинтересовалась, но спорить она ни с кем не собирается, и кто ее за это упрекнет? Такие, как Блэр, услышали от преподавателей, что наука убеждать, то есть отстаивать свое мнение с помощью аргументов, уже не занимает прежнее привилегированное положение в университете. И если сами преподаватели — феминисты, марксисты, историцисты и сторонники прочих теорий — входят в закрытые и параноидальные интеллектуальные сообщества, предпочитающие не общаться друг с другом, а столбить территорию и отстаивать свои «вопросы», то зачем учиться спору? Хоть я и перетерпел бесчисленные факультетские собрания, а все же не припомню, ко-гда в последний раз кто-то изменил свое мнение по итогам рационального обсуждения. Любой наблюдатель мог бы прийти к выводу, что целью всякой академической дискуссии является поиск оснований для того, чтобы каждый прочнее утвердился в своей первоначальной позиции.

А может, просто я не тот человек, кто способен обучить методам убеждения. В конце концов, список людей, кого я за последнее время не смог убедить, все обширнее. Дикки Поуп, Герберт Шонберг, Пол Рурк, Грэйси и Финни (Финни-человек и Финни-гусь). Я даже Лео не убедил слегка придержать восторг по поводу приглашения опубликовать рассказ в «престижной антологии» новой американской студенческой прозы. Старый трюк. Берем у студента рассказ или стихотворение, уговариваем его оплатить стоимость издания, а потом продаем антологию лопающимся от гордости родичам — хорошенько накручивая цену. Лео прищурился недоверчиво, когда я пустился объяснять, как работает эта разновидность мошенничества, и озлобленная потребность утвердиться переросла в возмущенное подозрение. Подозрение против меня. Написать хоть один рассказ без насилия я тоже его не убедил — боюсь, в следующей главе его романа призрак-убийца явится по душу своего бывшего преподавателя творческого семинара. Я уже читал эту главу, хотя Лео ее еще не написал.

За десять минут до конца пары, которая (спасибо Лео) началась с пятнадцатиминутным опозданием, худший мой студент — он явился только потому, что я пригрозил не аттестовать его за семестр, если будет пропущено еще хоть одно занятие, — откинулся на спинку стула и ни с того ни с сего спросил:

— Так вы убьете эту утку или что?

Плохие студенты почти всегда — источник вдохновения. Чаще всего они вдохновляют наше отчаяние, но иногда подсказывают тему для домашнего задания.

— А вот вы мне и скажете, Бобо, — ответил я. Зовут его иначе, но я прозвал его так. — К понедельнику жду ответ.

От каждого из вас — структурированный и убедительный текст. Два допустимых варианта: либо вы считаете правильным убить утку, либо нет. Не пытайтесь усидеть на двух стульях, не предлагайте мне изувечить утку или ее ощипать.

Послышались горестные стоны, но, к моему удовлетворению, на Бобо бросали более злобные взгляды, чем на меня. Бобо состроил гримасу — мол, я же должен был это предвидеть, я это знал, и что на меня нашло! Все его однокурсники отчетливо сознавали: еще пара минут, и они бы — редкая удача! — отправились на выходные без домашнего задания.