Непостижимая. Владимира Филимонова

Далее, во время разговора, «она очаровательными глазами своими взглянула на него с таким чувством, с такою выразительностию» и заключила разговор так: «Узнаете, все объяснится… все должно объясниться». В третьей, кажется, части все объясняется следующим образом: Альма долго не хотела показать Ипполиту своего таинственного кабинета, которым давно уже раздражала его любопытство; наконец святилище отворено для него, – и он увидел там изображение Иоанна и свой собственный портрет… Мы не отвергаем, что бывают предчувствия, что человек иногда инстинктивно, непосредственно предвидит горе или радость, и потому предчувствие может играть свою роль в романе – но слегка, вскользь. Выстроить же на этом зыбком основании такое большое здание, посвятить предчувствиям и эстампам так много страниц, – это значит искать эффектов слишком юношеских…

Что же до устарелости, то вот самый резкий ее образчик. Желая возвысить свою героиню до идеального совершенства, автор заставляет ее любить русскую литературу, которую все истинно поэтические женщины полюбили, как и следовало, только с Пушкина. Мало этого: он заставляет ее читать даже «Вест– ник Европы». Теперь удивительно ли, что она фразами из него вот как судит о русских писателях:

– Не правда ли, в Вяземском большое дарование? Я люблю его – сколько в нем ума и чувства! Как он хорошо сердится! Вы, верно, знаете Баратынского? – это настоящий поэт гостиной. Духовная поэзия Глинки умилительна. Партизанские элегии нашего гусара-поэта доказывают, что война не пугает вдохновения. И в Мерзлякове есть душа: его песни хороши; одна беда – он иногда слишком запевается. Слепцу-Козлову вдохновение открыло божий свет. А Василий Львович? Это наш женский стихотворец, наш трубадур (конечно!..). А славный племянник доброго дяди, молодой Пушкин! Это русский поэт! Это блестящая заря: она обещает яркий свет России…

Пушкин сказал:

Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!{4}

Думал ли он, что автор «Непостижимой» заставит одну из них даже судить о русских книгах фразами из «Благонамеренного»?.. Но это очень оригинально, и мы не можем удержаться, чтоб не представить читателям еще несколько выписок. Ипполит так восхитился тонкими суждениями Альмы (подлинно, влюбленные слепы, и им все кажется прекрасным в их красавицах!), что вскричал:

– Ради бога, скажите всю правду, что вы думаете о Державине, Карамзине, Дмитриеве и других наших современниках?

– Охотно. Только не смейтесь надо мною: я сужу по-женски. По моему мнению, Державин неоспоримо великий поэт – и все великий, несмотря на то, что язык его теперь несколько тяжел и стар – по крайней мере для меня. Карамзин любезен, приятен, мил: в его сочинениях видна вся добрая душа его. Стихи Дмитриева – золотые! Крылов – это русский смышленый ум; его наблюдательная поэзия отличается местным преимуществом (?): она кстати (?), она впору (?), и потому она почти (?!) народна. Поэзия Долгорукого – домашняя, семейная: он умел поэтизировать самые простые предметы, но он не всегда удачно их высказывал. Признаюсь вам, я всего более читаю Жуковского и Батюшкова, они ближе к нам. Но вы посмеетесь, может быть, тому, что я сделала с сочинениями Жуковского: посмотрите…