— Никогда больше не пугай меня так! — Он чуть подался вперед и, свободной рукой взяв ее за подбородок, повернул к себе лицом. — Обещаешь?
— Я чувствую себя такой дурой...
— Ты и есть дура. Разве можно входить в рудник, не проверяя наличие газа в воздухе?
— Я слишком поздно вспомнила о том, что отец всегда брал с собой рудничную лампу, когда водил меня туда в детстве. Только тогда я и поняла, что со мной происходит...
— Ни один человек, если он в здравом уме, не отправится на старую выработку, предварительно не проверив, есть ли в туннеле газ. Это главная мера предосторожности, — изрек он.
— Я знаю. Знаю, — вскричала девушка. — Не ругай меня, Холт, пожалуйста. Бог свидетель, я сама на чем свет проклинаю свою глупость.
— Пламя погасло бы сразу же, как только потянуло газом.
Он впился пальцами в нежную кожу ее щек, причиняя ей боль.
— Знаю! Говорю же тебе, я знаю, что нужно было сделать. Просто прошло так много времени с тех пор, когда я была там последний раз. И у меня в мыслях не было... — Серена замотала головой, пытаясь высвободиться из его тисков. — Мне больно, — наконец выговорила она. — Холт, ты причиняешь мне боль. Отпусти мой подбородок.
Но он и пальцем не шевельнул. Он приковался взглядом к ее лицу, и в его глазах читалось, что он недавно побывал в аду.
— Серена! — произнес он, словно смакуя на языке ее имя.
Она дотронулась до его груди, прикрытой черным мягким свитером. На его плечах скопились снежинки, снег белел и в его черных волосах.
— Слава Богу, что я пришел проверить эти проклятые ворота.
Он по-прежнему не отрывал от нее глаз.
— Мари должна была передать тебе, что я сама собираюсь проверить их, — тихо сказала девушка, не в силах отвести взгляд от его истерзанного муками лица.
Его пальцы, сдавливавшие ее подбородок, обмякли, ладонь соскользнула на плечо. Он повернул ее к себе лицом. Серена отметила, что со времени их мимолетной встречи в кейндейлской часовне утром он словно постарел на несколько лет, и даже седины в волосах прибавилось, а у губ обозначились глубокие складки, обычно заметные, только когда он улыбался или смеялся. Но больше всего тревожили его глаза: он буквально пожирал ее своим ненасытным взглядом.
— Прости, — нерешительно прошептала девушка. — Прости, что напугала тебя.
— Ты больше не пойдешь в рудник? Хоть это мне пообещай.
Она покачала головой.
— Там нечего делать. Никому. Надо пойти запереть ворота. — Она глянула на вход в железный рудник и, убрав руку с его плеча, достала из кармана все ключи, какие там были, — и маленькую связку от трех замков на воротах, и большую, найденную в туннеле.
— Больно уж много ключей для одних-то ворот.
Почувствовав, что краснеет, она опустила голову и ответила:
— Это те самые ключи, которые я бросила в рудник... тогда... Ключи отца от цехов. Собственно поэтому я и нагнулась. Увидела их перед собой на полу и нагнулась, чтобы поднять. И сразу ощутила головокружение. А потом выронила их и опять нагнулась...
— Это могло оказаться твое последнее движение в жизни, — заметил Холт, плотно сжимая губы.
— Знаешь, я будто провалилась в сон.
— Я видел, как ты шла шатаясь. Как раз к воротам подошел, смотрю — они открыты. Успел схватить тебя, когда ты повалилась.
— Спасибо...
— Серена... — хрипло произнес он. — О Боже, Серена!..
Неожиданно он привлек ее к своей груди и стал нежно покачивать взад-вперед, как ребенка.
Она приникла к нему, постепенно избавляясь в уютных мужских объятиях от пережитого ужаса. Он ласково водил губами по ее лбу, одновременно своей большой рукой поглаживая золото ее волос, заискрившихся от его прикосновения. Потом взял в ладони ее лицо, их губы притянулись сами собой, сначала в нежной чувственности, словно награждая себя за потерянное наслаждение десяти лет разлуки, затем сливаясь в необузданном вожделении, порожденном безудержным влечением друг к другу.
В ее груди эхом отдавалось тяжелое биение его сердца. Куртка, которой он укрыл ее, слетела на землю. Облака рассеялись. Свинцовые небеса беззвучно извергали на долину лавину снега.
Холт помог девушке подняться, по-прежнему крепко прижимая к себе, вновь укутал ее в куртку и, осыпая поцелуями золотистые волосы, торопливо повел под сень деревьев, высившихся у входа в рудник.
Когда они добрались до укрытия, она выпрямилась в его объятиях и сказала:
— Мне пора домой.
Она отсутствует уже почти два часа, а Райан все это время там один сражается со своей головной болью. В сердце закрался знакомый страх. Может случиться что угодно. Ведь он болен. Ей вообще не следовало оставлять его одного.
Холт отнял от нее руки.
— Домой? Ты называешь домом ту лачугу?
— Это... это не лачуга.
— Я же был там. Разве ты забыла? Я помогал собирать кровать.
— Мы... мы уже навели порядок. Райан занимается...
— Меня не интересует, чем занимается Райан, Серена.
Он медленно отступил на несколько шагов.
Она покачала головой; на лицо упали капли таявшего в волосах снега.
— Это совсем не то... не то, что ты представляешь.
— А откуда, черт побери, ты знаешь, что я представляю? — неприятно рассмеялся он.