Непотопляемый «Тиликум»

Под возгласы «раз-два, взяли» и «а вот, пошла» связь между берегом и палами была наконец установлена. Доска сильно провисала под собственной тяжестью, но нас это не смущало.

— Только вот перейти, пожалуй, никто не сумеет, — сказал Йохен.

— Ну уж!

— А вот слабо тебе!

— А вот и нет!

Раз — и я уже на доске, босой, грязный, все штаны в тине. Пока стоял рядом, доска казалась широкой и прочной. Обман зрения! Узкая она, очень узкая и очень тонкая, и узел, завязанный Йохеном, вовсе не такой уж надежный. Но отступать поздно. Балансируя раскинутыми руками, я двинулся вперед. Сначала из-за провиса доски шел вниз. Я сразу же смекнул, что идти надо мелкими, семенящими шажками, иначе доска сильно раскачается. Ну вот, и до связки добрался, теперь начнется подъем. Шаг, другой, но что это? С каждым шагом доска сползает со сваи. Полвершка, еще полвершка…

— Эй, Ханнес, берегись! — тревожно заорали мне только что заходившиеся в задорных выкриках приятели.

Но беречься было уже поздно. Прогнувшаяся доска соскользнула с пала, я сделал немыслимое сальто и плюхнулся в тину почти у самой цели. Зловонное месиво забурлило и запузырилось вокруг. Рот, нос, глаза — все мгновенно залепило тиной. Но я ухватился за сваю и, высунув голову из черной каши, яростно помотал ею, чтобы стряхнуть грязь с лица. Одной ногой я осторожно попытался нащупать дно. Но тщетно.

На шум прибежали взрослые, и среди них мастер Маас. Он, видно, сразу понял, что его любимые ученички опять отмочили какую-то невероятную штуку. Несмотря на жалкое мое положение, это преисполнило меня гордости: вот, сам мастер Маас из-за меня бегом побежал.

— Эй, держись крепче!

Толстый трос шмякнулся перед моим носом в тину и снова забрызгал мне глаза грязью. Измазанными тиной руками я попытался протереть глаза. Безнадежное дело! Впрочем, нет, один глаз все же проморгался. Трос я, к счастью, разглядеть сумел и ухватился за него левой рукой. Правой я крепко обнимал сваю, потому как, отпусти я ее хоть чуть, сразу же ушел бы с головой в болото.

— Держись за трос! Раз-два, дернули!

Трое здоровенных плотников рванули трос на себя. Левую руку потянуло к берегу, правая все еще железной хваткой держалась за пал. Как известно, любая цепь рвется в самом слабом звене. Таким звеном оказалась на сей раз моя левая. Трос выскользнул у меня из руки, плотники кубарем полетели друг на друга, а мокрый грязный конец хлестнул по свежайшей, в сине-белую полосочку, сорочке мастера Мааса. Ни сюртука, ни жилета на нем в этот день из-за жары не было.

Несмотря на свое бедственное положение, я не выдержал и расхохотался. Рот сразу забило тиной. Теперь спасательную операцию возглавил Никель.

— Ханнес, мы придвинем к тебе доску. Лежи спокойно.

Длинная доска медленно поползла по тине; пичпайн[16] первой категории. Дороговато обойдется мое спасение «Шюдеру и Кремеру». На доске лежал трос с петлей.

— Ханнес, — крикнул Никель, — просунь левую руку в петлю. Так, теперь держись за доску.

У любого терпящего бедствие мысли куцые, и выполнять он может в этот момент только короткие, четкие приказы. Никель оказался хорошим человековедом.

— Ханнес, — любому распоряжению в момент опасности должен предшествовать оклик, — отпускай пал и заползай на доску!

Никелю я верил безоглядно. Я отпустил сваю и обеими руками вцепился в кремеровский пичпайн первой категории. Парни из бригады Никеля медленно подтянули доску, а потом с помощью троса вытянули наконец меня на земную твердь.

Теперь команду снова принял Маас.

— Зицман идет с Фоссом к помпе. Никель достает доску.

Прямо в одежде я влез под кран большой помпы, которой на верфи качали воду, и Йохен с полчаса старательно поливал меня, почти до дна осушив колодец. Основную гадость кое-как смыли, но гнилостный дух от моих тряпок был все еще довольно густой.

Потом Маас отправил меня таскать брусья, покуда я не высохну окончательно, а затем снова не пропотею.

Порядки на верфи тогда были суровые. Плотников нередко накрывал врасплох дождь, и они промокали до нитки. Переодеваться в сухое считалось излишним баловством. Лучшей сушилкой было собственное тело. Поэтому старые плотники, как и старые матросы, вечно страдали ревматизмом и ишиасом.

Мой друг доктор Мартенс здесь, в Виктории, полагает, что у прочих людей, которые никогда не были ни на верфи, ни на кораблях, болезни те же самые, да сверх того еще много других, морякам несвойственных. Мне самому уже за шестьдесят, а ревматизма у меня нет. Не иначе как тогда, на Крюкау, целебные грязевые ванны помогли.

Спасение еще теснее сблизило меня с Никелем. Он показал мне множество хитрых плотницких приемов. Без него в первый год на верфи я бы мало чему научился.

— Расчет тут несложный, — сказал Никель, — первый год — ты на побегушках, второй год — учишься, а третий — работаешь, как заправский плотник, только с ученическим жалованьем.

Итак, я с нетерпением ждал, когда наступит второй год обучения. 1 января 1875 года пришло шестеро новых учеников. Теперь обязанность накрывать на стол переходила к ним.