Неповиновение (Disobedience) (ЛП)

Последующие несколько дней я провела в доме отца - приходила рано утром и оставалась до поздней ночи. Я не могла зайти в свою старую комнату, я просто не могла себя заставить, но я перебрала вещи в папиной спальне и коробки в комнате Довида. Я не знала, что делать с этими находками. Нет ли никакой организации, которая заинтересуется огромными архивами газетных статей о иудаизме с сороковых по девяностые годы? А старой одеждой, книгами в мягкой обложке, кухонными принадлежностями - настолько старыми, что они уже могут считаться ретро? Я собрала в кучку то, что хотела забрать: несколько книг и пару старых фотографий, но подсвечников как и не было.

Возвращаясь вечерами, я находила еду, которую Эсти оставляла для меня на кухне. Я хотела попросить ее перестать и сказать ей, что я могу сама о себе позаботиться, но знала, что это может ее расстроить, так что обсуждение этого вопроса было невозможным. В любом случае, еда была вкусной, и я не жаловалась. Итак, каждый вечер я уплетала тарелку чего-либо, что приготовила Эсти, и радовалась, что я нахожусь в месте, которому ещё не чужды признаки жизни, путь и смутные.

В четверг вечером, в последний день перед возвращением Довида из Манчестера, у нас был гость. Как обычно, Эсти поужинала до того, как я пришла, и уже была в своей комнате. Я сидела в гостиной со спагетти с болонским соусом, листая газету, и сожалела об отсутствии телевизора, который скрасил бы мои одинокие трапезы. Я слышала звук переворачивающихся страниц, ударяющейся о тарелку вилки и собственного жевания. Громко тикали большие витиеватые часы на камине (подарок от дневной школы имени Сары Рифки Хартог на свадьбу мисс Блумфилд). Глядя на часы, я подумала, что, может, эта тишина даже пойдет мне на пользу.

В дверь пронзительно и резко позвонили. Я осталась на месте; я, всё-таки, здесь не живу. Через несколько секунд я все ещё не слышала никакого движения наверху. Наверное, Эсти боялась, что я пойду открывать дверь, и она тоже пойдет открывать дверь, и, столкнувшись, мы будем вынуждены разговаривать. Звонок прозвенел снова. Я вдруг почувствовала раздражение на Эсти. Естественно, у меня не может быть гостей, особенно неожиданных и в девять вечера. Так что это какая-нибудь ее подруга, или друг Довида, или мужчина, который стучится в каждую дверь с мезузой и собирает деньги на цдаку - благотворительность. В любом случае, это ее ответственность.

В дверь громко постучали три раза, как будто звонивший сомневался в действенности звонка. Наверху все ещё ни звука. Я отложила газету и пошла открывать дверь.

На пороге стоял Хартог. Он был в дорогом тёмно-синем костюме в вертикальную полоску, на нем был бордовый галстук, а в руке он держал черную кожаную папку. Он выглядел, как будто собрался на заседание совета директоров.

- Добрый вечер, мисс Крушка, - сказал он. - Надеюсь, я не слишком поздно.

Я поняла, что стою в дверях в штанах для бега и футболке с надписью “ГРОМКАЯ ЖЕНЩИНА” и пятном от томатного соуса.

- Ничего, - говорю, - заходите.

Он кивнул, зашёл в гостиную, осмотрел разные опции для сидения и выбрал наименее ободранное кресло. Он положил черную кожаную папку на кофейный столик и расслабленно положил наверх ладонь. Как будто он обладал этим местом, подумала я, как будто оно принадлежало ему.

Он помолчал. Я ждала. Пару секунд мы смотрели друг на друга в тишине.

- Чем я могу помочь, Хартог?

Хартог откинулся в своем кресле и потянулся, поворачивая голову из стороны в сторону. Он совершенно никуда не торопился. Он сказал:

- Знаете, мы удивились, когда увидели Вас на прошлой неделе. - Он слегка приподнял бровь. - Надеюсь, Вы не почувствовали себя непрошеной. Довид не упоминал, что Вы здесь, хотя, конечно, Довид…

Он оставил предложение незаконченным и махнул рукой, как будто пытаясь сказать, чтобы я приняла все как есть.

Я села, сложив руки на груди. Не хватало ещё стоять возле него, как секретарша. Я ответила:

- Нет, Хартог, заверяю Вас, что я хорошо провела время. Не могу припомнить лучшей шаббатней трапезы.

Хартог сузил глаза и поджал губы. Казалось, он собирался что-то сказать, а потом передумал. Он взял свою черную папку.

- Ну, тогда к делу.

- К делу?

Он открыл папку, положив ее к себе на колено.

Ее содержимое было тщательно упорядочено, все документы находились в прозрачных обложках, и на каждом был ярлык. Папка была тонкой - может, всего тридцать или сорок листов бумаги. Я попыталась прочитать вверх ногами ближайший ко мне, но Хартог прикрыл его от меня.

- Нам нужно прояснить несколько исключительно административных вопросов, связанных со смертью Вашего отца, - сказал он, листая свою папку. - Я надеюсь, Вас не слишком огорчит такая беседа?

Я потрясла головой.

- Ну, тогда… - Хартог аккуратно достал один из собранных в папку документов и протянул его мне. Это был акт приема-передачи папиного дома. - Если Вы обратите внимание на пятую страницу, - начал он размеренным, профессиональным тоном, - то увидите, что дом принадлежит совету прихожан синагоги.