Неповиновение (Disobedience) (ЛП)

Ронит вернулась в Хендон по этому случаю. Она смотрит вверх, на бледно-голубое утреннее небо с белыми и серыми полосами, и думает о том, как всего лишь днем раньше она летела на самолете. Это было утром. Когда самолет пролетал над Атлантическим океаном, ей приснился странный сон, но она, скорее всего, не станет никому о нем рассказывать. Это только между ней и утром.

Она держит младенца, которому почти три месяца. Они назвали его Мойше – в честь ее отца. Она еще не решила, представляет ли для нее какую-то фрейдистскую важность тот факт, что она держит малыша, названного в честь ее отца, но она об этом не переживает.

Эсти и Довид стоят на каком-то расстоянии друг от друга и оба смотрят прямо, а не друг на друга, как будто в каком-то момент могут понять, что подошли слишком близко к незнакомцу, и отойти друг от друга. Но они остаются вместе, и когда Эсти делает шаг вперед, Довид следует за ней. Наблюдая за ними, Ронит думает о тех парах, которые остаются в браке, даже если один из партнеров меняет пол или сходит с ума. Она знает, что есть в этом что-то покровительственное, но пытается с этим смириться.

Эсти тоже наблюдает за Ронит. Она думает о том, что Ронит кажется чем-то меньшим, чем раньше. Она не стала чем-то меньшим, Эсти знает это, но раньше она казалась чем-то слишком большим. Когда-то Эсти думала, что в лице Ронит – весь мир, а сейчас это всего лишь лицо. Она благодарна за это, благодарна за эту перемену, потому что больно видеть целый мир в лице, не принадлежащим тебе, всегда отворачивающимся от тебя.

В лице Довида она тоже не видит целый мир, но она понимает, что это лицо лучше, чем казалось. Он добр и имеет удивительно хорошее чувство юмора. Это далеко не все, но этого достаточно, чтобы этот путь не был неприятным для нее. Она думает, что, будь у нее возможность сделать выбор снова, вернуться на много лет назад, она все равно выбрала бы то же самое. Она в этом абсолютно уверена. Эсти понимает, что также она уверена насчет многих других вещей, как будто в ее сознании рассеялся туман. Она часто удивляется этой мысли: все хорошо. Все хорошо.

Конечно, кажется, будто за год все прояснилось. За год небольшая толкотня в животе превращается в младенца – крохотного, с ясно-голубыми глазами и хваткими ручками. За год могила заново обрастает травой. За год горе перестает быть таким глубоким; то, что когда-то шокировало, становится привычным; то, о чем говорили постоянно, становится неинтересным.

Спустя годы все кажется таким простым. Но человеческая жизнь идет не по годам, а медленно, день за днем. Год, может, и прост, но дни, несомненно, трудны.

Итак, прошел год. Могила Рава заросла травой, а сын Эсти и Довида щурится от осеннего солнечного света. Но год не был легким. Были те, кто ушел из синагоги Рава: некоторые - с шумом и в суматохе, другие – тихо и незаметно, посреди двух Шаббатов. Был шепот, и был крик. Эсти и Довида реже, чем раньше, приглашали на Шаббатние трапезы. Некоторые – правда, их было не так много, как Эсти и Довид опасались, - придумывали отговорки тому, почему избегают их. О них все еще сплетничают в Хендоне, но не так часто, как когда-то.

И все же все хорошо. Некоторые вещи вполне возможны. Некоторые навечно останутся невозможными. Но в пределах того, что возможно, можно жить. Оставшиеся в синагоге люди начали ценить работу Эсти и Довида. Эсти произносит речь на церемонии по установке надгробия, что уже случалось несколько раз за прошедший год. Пару простых слов возле могилы Рава – и все. Присутствующие улыбаются и благодарят ее за ее мысли.

Эсти и Довид купили телескоп. С наступлением темноты, когда ребенок засыпает, они ставят телескоп у открытого окна спальни и по очереди наблюдают за лунными кратерами. Они находят далекие звезды и называют друг другу их имена, например, Арктур или Ригель, словно это тайный сигнал. Сигнал означает: я все еще здесь.

***

Прошлой ночью мне приснилось, будто я лечу над Хендоном. Вокруг меня был ветер, как и надо мной, и подо мной, и в моих легких. А еще ниже был Хендон. Сначала я увидела его сухие улицы с одинаковыми тюдоровскими домами. Я видела встроенные шкафы, я видела семьи с двумя машинами, я видела работы в бухгалтерии и юриспруденции. Я видела наиболее кошерные кухни, самые длинные юбки, самые плотные колготки, самые плотно сидящие шейтелы. Я видела изучение Торы и исполнение мицвот. И я видела сплетни, клевету и публичное унижение.

Я сказала:

- Господи, почему Хендон так бесстрастен? Почему в нем не может быть желаний или отчаяния, горя или радости, чудес или загадок? Всевышний, - спросила я, - почему это место не может просто жить?

И Всевышний ответил:

- Мое дитя, если Я пожелаю этого, оно будет жить.

И я увидела, как Он приподнял крышу каждого дома, словно рукой сильной и мышцей распростертой. И по очереди говорил с каждым человеком в каждом доме, наполняя их сердца Своим светом. А я наблюдала. Когда Он закончил, ничего особо не изменилось. Я просила?

- Господи, что все это значит?

И Он ответил: