На мой взгляд, сам Кюстрин представлял интерес не столько как крепость на кратчайшем пути — всего в 70 километров — к Берлину, сколько как место, где родился Геббельс. Об этом знала вся Германия. Поэтому падение Кюстрина, несомненно, имело бы морально-психологическое воздействие на немцев. Понимало это и германское командование. Вот почему только внутренний гарнизон крепости состоял из множества известных частей: 10-й крепостной полк; сводные батальоны — «Вегер», «Гимен», «Готте», «Хитай»; боевые группы — «Шульц», «Шнайдер»; далее — 40-й отдельный саперный батальон, подразделения 303-й пехотной дивизии, а также 39-й и 58-й отдельные артиллерийские дивизионы.
Кюстрин отнюдь не являлся ключом к Берлину. Ключом были Зееловские высоты, о чем речь пойдет ниже. А эту крепость, конечно, можно было бы обойти, блокировать, и пусть гарнизон сидит себе здесь до посинения, пока не капитулирует. Однако нельзя было сбрасывать со счетов одну довольно серьезную опасность: своими крепостными дальнобойными орудиями он, конечно, мог принести немало бед. Тем более что в крепости имелись огромные запасы боеприпасов, о чем мы располагали достоверными данными. Но можно было пойти и по другому пути — разбомбить все в пух и прах и превратить крепость в руины. Сделать это сверхтяжелыми девятитонными авиационными бомбами было совсем не трудно. Сужу об этом уже по своему более позднему опыту. Мне довелось их применять в Афганистане в ущельях, где у мятежников были пещеры с боеприпасами и оружием. Мощнейший взрыв заваливал все, в том числе и пещеры. Однако тогда, в конце войны, мы уже больше думали о мире. Ведь разрушив крепость, мы тем самым могли лишить Польшу древнего города. А Кюстрин, по уже имевшимся соглашениям, должен был отойти полякам, как и все земли восточнее Вислы. Таким образом, и этот вариант не подходил. Оставалось одно — брать Кюстрин штурмом. Ущерб если и будет, то незначительный.
Забегая вперед, должен сказать, что за два месяца боев, в течение февраля и марта, мы расширили плацдарм 8-й Гвардейской армии до 90 квадратных километров, имея по фронту 12–16 и в глубину от 6 до 8 километров. Но всему этому предшествовал напряженный ратный труд.
Выше по течению реки, южнее Кюстрина, была построена мостовая переправа через реку Одер. Мост был наплавной, но предмостные укрепления делались капитально. В их строительстве принимали участие и саперы, и артиллеристы 100-го Гвардейского стрелкового полка, чьи огневые позиции располагались неподалеку.
Во время строительства переправы мы наблюдали Г. К. Жукова на другой стороне реки. А когда мост был готов, он проехал на «виллисе» на левый берег и похвалил солдат и офицеров за труд. Мост — великое дело для плацдарма. Понимая это, немецкое командование постоянно бросало на переправу самолеты-снаряды. Психологически противник этими самолетами-снарядами на нас в какой-то степени еще влиял. Но вместе с тем мы видели, что применение самолетов-снарядов — это уже конвульсии огромной военной машины: исчерпав все, немцы прибегли к последнему средству. Так утопающий хватается за соломинку.
Самолет-снаряд «ФАУ-1» являл удивительное зрелище и в то же время очень опасное средство. «ФАУ-1» имел около 700 килограммов взрывчатого вещества большой мощности. Он подвешивался к самолету, который «подвозил» его к определенному рубежу и, придав самолету-снаряду определенный угол полета, нацеливал на переправу, пускал его, а сам отваливал вверх и — в сторону. Наши зенитки, захлебываясь, обстреливают «ФАУ-1». А он хоть бы хны — летит как ни в чем не бывало к цели. Правда, в мост попадал очень редко. Но взрыв был мощный и нагонял «шороху».
Чтобы подобраться ближе к Кюстрину, решено было первоначально овладеть на западном противоположном берегу пригородом Киц. Эту задачу 35-я Гвардейская стрелковая дивизия решала с плацдарма во взаимодействии и совместно с соседом справа — с 82-й стрелковой дивизией 5-й Ударной армии. Предвидя, что в Кице придется вести бои, как в городе с крупными зданиями, создавали штурмовые группы и отряды, каждый из которых имел конкретный объект захвата.