По поводу ударов по особо важным целям на территории Пакистана надо остановиться подробно. Дело в том, что после двух провалившихся войн, организованных Англией против Афганистана (1878–1880 годы) и имевших цель присоединить эту страну к Индии, западные земли которой были британской колонией, Англия в 1893 году вновь начала угрожать Афганистану войной. Не желая кровопролития, эмир Афганистана Абдулрахман решил пойти на компромисс и согласиться с предложением секретаря по иностранным делам колониального правительства в Индии Дюранда о присоединении к Западной Индии некоторых восточных районов Афганистана. Была создана смешанная комиссия во главе с Дюрандом, которая провела соответствующую линию, назвав ее государственной границей. К сожалению, в 1919 году в г. Равалпинде (Индия) был подписан договор, который признавал «линию Дюранда». В 1921 году в Кабуле был ратифицирован договор, по которому Англия признала независимость Афганистана, но напряжение по этой проблеме не было снято. «Линия» резала по живому племена (в основном пуштунские), они искусственно разрывались. Даже некоторые роды и семьи частично проживают в Пакистане, который в итоге Второй мировой войны был создан за счет земель Индии и Афганистана.
Поэтому коренное население и в первую очередь пуштуны не признавали и не признают сейчас «линию Дюранда». Она формально на картах государств присутствует, а на месте люди как ходили, так и ходят по обе стороны и не намерены даже и слушать о существовании такой границы. При этом такое мнение бытует на уровне самых высоких авторитетов, имеющих прекрасное европейское образование. Мне приходилось встречаться с ними и у президента Наджибуллы, и в советском посольстве.
Вот почему мною иногда принимались решения о нанесении огневых ударов по объектам, представляющим особую опасность и расположенным вблизи госграницы на территории Пакистана (земля-то фактически афганская). Конечно, приведенное выше, так сказать, обоснование не было основным. Главное было в другом. В приграничной зоне, приблизительно в полосе до 5–7 километров от границы, противник, как правило, сосредоточивал свои отряды или караваны перед переходом на территорию Афганистана. Здесь же размещались приграничные склады (оружие, боеприпасы, продовольствие, имущество). Наконец, в этой же полосе, как правило, находились огневые позиции реактивных установок или площадки под реактивные снаряды с дальностью действий до 20 километров, т. е. они прекрасно простреливали приблизительно 15 километров афганской территории.
Спрашивается, в условиях, когда я располагаю достоверными данными о наличии такой цели, надо действовать или сидеть сложа руки. Конечно, надо действовать, и немедленно! Ведь если душманы, да и малиши (добровольные пограничные поздразделения, находящиеся на службе в пакистанской армии) постоянно со «своей» территории обстреливают части правительственных войск Афганистана, то почему мы должны соблюдать какие-то правила?! Тем более что эта приграничная зона фактически является исконно территорией Афганистана.
Разумеется, я никому не разрешал принимать решение на обстрел объектов на территории Пакистана, дабы не ставить этого командира или начальника в сложное положение, если вдруг вопрос приобретет обостренный официальный характер. Поэтому удары артиллерии (в том числе реактивной) и боевой авиации наносились только по моему решению и с моего ведома. При этом нашей авиации категорически запрещалось приближаться к границе ближе пяти километров, поэтому бомбовые удары они часто наносили из положения кабрирования — не залетая на территорию Пакистана.
Это положение, кстати, грубо было нарушено в этом районе в 1988 году летчиком А. В. Руцким. Его самолет был подбит, сам он катапультировался и приземлился на территории мятежников (в Пакистане). Используя каналы связи наших военных разведчиков и разведчиков КГБ с душманами, а также каналы Наджибуллы (т. е. все было поставлено «на ноги»), мы сделали всё, чтобы его «выкупить» — а у душманов купить можно было все. Решив эту задачу и приведя Руцкого в порядок после тяжелых испытаний, — направили его, как исключение, учиться в Военную академию Генерального штаба. Он получил «полковника». Ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Некоторые шутили: «Героя» за то, что по своей нерадивости попал в плен». Правда, не выполнили в те годы еще одного его пожелания — не присвоили по окончании академии звания генерала. Это ему не понравилось, хотя он прекрасно знал, что таких прецедентов не было. Однако ему пообещали генеральскую должность, а звание это он может получить уже в войсках.