Приблизительно за неделю до нашего вылета из Кабула на должность Главного советского военного советника (он же и советник Наджибуллы) прибыл генерал-полковник М. А. Гареев, заменив генерал-полковника М. М. Соцкова. Дело в том, что советнический аппарат оставался в крайне сокращенном составе, а задачи были прежние. Учитывая, что за последний год советникам приходилось решать тяжелейшие проблемы, которые вынужденно создавали напряженность во взаимоотношениях, появление новой фигуры в роли Главного военного советника, тем более Гареева, было, на мой взгляд, решением удачным. Знание языка (дари), достаточная гибкость в отношениях и умение быстро и точно оценить ситуацию, несомненно, позволили ему в короткие сроки войти в контакт с Наджибуллой и его окружением, а личная смелость и решительность обеспечили, на мой взгляд, устойчивость афганских войск в первых сражениях. Особенно важно это было под Джелалабадом.
В последнее время мне приходилось заниматься лично с Наджибуллой фактически каждый день по несколько часов, разбирая ту или иную военную ситуацию на территории страны. В основном сводилось дело к тому, что я его успокаивал и старался возможно больше вселить уверенность в перспективу. Как-то даже намекнул ему, что было бы не плохо приглашать на этот конфиденциальный разговор министра обороны РА Шахнаваза. На что Наджибулла, не задумываясь, ответил: «Я ему не верю». Мне, конечно, было некстати разбирать причины такого недоверия в период, когда пошел второй этап вывода наших войск. Но, желая смягчить обстановку и придать нашему разговору приемлемое направление, я сказал: «Я знаю, что вы полностью доверяете начальнику Генштаба генералу Делавару. И коль министр обороны вызывает у вас некоторые сомнения, то приглашайте их обоих и пусть начальник Генштаба вам докладывает и обстановку и предложения. Он вам лично предан полностью. А втроем вы обсудите и примґите решение». Наджибулла немного повеселел и согласился.
Обо всем этом и других особенностях я, конечно, поведал М. А. Гарееву. Разобрали ситуацию на различных направлениях, и он стал «врастать». Конечно, доля выпала ему тяжелая, но, учитывая его личные высокие качества и несравненно возросший уровень афганской армии (в сравнении с 1980 годом), я чувствовал, что все обойдется. Хотя, если говорить об армии, то она, во-первых, несомненно, имела массу недостатков и, во-вторых, армией непосредственно командовал министр обороны РА, а не Гареев. И все-таки надежды были. И, как показала жизнь, М. А. Гареев свой долг выполнил с честью, за что заслуженно получил и воинское звание генерала армии, и орден Ленина.
14 февраля я попрощался с Наджибуллой. Решили никакой помпы не устраивать. Немного погрустили, вспомнили весь долгий и тяжелый путь. Я пообещал через два-три месяца прилететь. Наджибулла внимательно посмотрел на меня, а затем сказал: «Валентин Иванович, у вас в стране такое сейчас творится, что вам лично будет уже не до Афганистана. Виктор Петрович Поляничко от нас улетел и попал в Карабах. Звонил мне оттуда. Конечно, мы будем очень рады, если вы появитесь хоть на один день».
Затем я повстречался с премьер-министром Халикьяром, который сменил на этом посту неудачливого Шарка. Халикьяр после губернаторства на Герате обрел большой авторитет и сейчас умело руководил правительством, был ближайшим соратником Наджибуллы. Говоря о председателе правительства, я должен отметить, что наиболее преуспевающим среди них был все-таки Кешманд, который длительное время возглавлял правительство и лично сам не был замешан ни в каких грязных делах.
Наконец, встретился и распрощался с основными министрами.
В середине дня у меня состоялась встреча в советском посольстве с представителем ООН — финским генералом Р. Хельминеном. Присутствовали советские корреспонденты. Господин Р. Хельминен рассказал в основном о содержании своего доклада в ООН, в котором выражалось удовлетворение своевременным выводом советских войск из Афганистана. В свою очередь я зачитал текст заявления советского командования, в котором выражалась благодарность представительству ООН за постоянное и тесное сотрудничество во время вывода советских войск из Афганистана. В то же время в нем отмечалось наше полное неудовлетворение отсутствием мер по поводу ликвидации инфраструктуры оппозиции на территории Пакистана, что, во-первых, является нарушением Женевских соглашений и, во-вторых, таит в себе потенциал продолжения войны в Афганистане и угрозу переброски боевых действий на территорию советской Средней Азии.
А вечером мы уже были на аэродроме, где нас ожидали три ИЛ-76 (они прибыли в Кабул с грузом и обратно забрали нас). В 19.30 взлетел один, затем второй самолет с личным составом, а в 20.00 взлетел основной состав нашей Оперативной группы. Вместе с нами летел и Юлий Михайлович Воронцов — чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза в Афганистане, он же первый заместитель министра иностранных дел СССР. Его после Москвы ожидали переговоры в Тегеране.