19 января добрался в 35-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Хорошо запомнил эту дату, потому что это был день рождения отца и его, конечно, хотелось поздравить. Но такой возможности, естественно, не было. Штаб располагался в Бондаревке. Кадровики спросили, один ли я прибыл, и, особенно не задерживаясь, переговорили с кем-то по телефону. Затем сказали, что пока буду в их распоряжении, но работать – в оперативном отделении у капитана Посунько. Кто-то отвел меня к этому хмурому человеку. Он окинул меня небрежным взглядом и спросил:
– Ты откуда взялся?
Я подробно рассказал о службе.
– Как у тебя с верховой ездой?
Ответил, что не только знаком, но и люблю. Тогда он добавил, что буду пока в фельдъегерской связи, развозить документы в части. Вначале это мне не понравилось (точнее – такая неопределенность), по прошествии некоторого времени привык.
Дивизия Старобельском еще не овладела. Только после 23 января, после тщательной подготовки, в том числе после проведения сильной артиллерийской подготовки, наши части перешли в наступление и взяли вначале восточную часть, а затем весь город. В этом бою проявил себя также 100-й гвардейский стрелковый полк, куда я уже успел несколько раз отвезти различные документы. Командир полка – боевой офицер подполковник А.Н. Лобанов.
Бой был ожесточенный. Подбито 4 танка, 2 бронемашины, 53 тягача, уничтожено много стрелкового оружия и другого военного имущества. Но самое главное – были освобождены 200 наших раненых – бойцов и командиров (ЦАМО. Ф. 1124. Оп. 1. Д. 147. С. 257). Они представляли собой тяжелое зрелище. Заросшие, грязные, давно не видевшие ни пищи, ни медикаментов, беспомощные. Они были бесконечно рады и тому, что наши наконец наступают, и, конечно, победе, принесшей им свободу. Видели бы вы эти глаза…
В дивизии много говорили о подвиге старшего лейтенанта Николаева, который в тяжелейшей ситуации прорыва группы противника в район расположения командного пункта 100-го гвардейского стрелкового полка возглавил его оборону и совместно с подошедшими подразделениями ликвидировал нависшую тяжелую угрозу взятия КП фашистами.
В городе было захвачено много различных трофеев, в том числе боеприпасов и продовольствия. Естественно, определенную ценность представляли в первую очередь продукты питания, а также другое имущество, что явилось предметом особого интереса тыловых органов. Из армии приезжали какие-то начальники, осматривали склады и выставили свою охрану.
В конце января наступило резкое потепление. Дороги развезло так, что тяжелая техника, да и автомобили с боеприпасами продвигались с трудом, а впоследствии стали отставать. Моя обувка совершенно вышла из строя. От госпитальных валенок остались одни голенища. Что-то надо было делать. Обратился к начальнику хозяйственного отделения дивизии. Он удивленно посмотрел на меня и выругал, почему не обратился к нему раньше. Пошли к нему в обоз. Он спросил – не желаю ли я немецкие сапоги (в Старобельске на складах захватили) или, может, подойдут ботинки с обмотками союзников? Особого желания носить обмотки у меня, конечно, не было, все-таки лейтенант. А немецкие сапоги были нежелательны принципиально, хотя кое-кто в них уже щеголял. Когда мне показали добротные, светло-коричневые ботинки с толстой подошвой, то я сразу согласился. Конечно, обмотки особого авторитета не придавали, но ноги в новых байковых портянках были уже как в раю. В целом я был доволен, тем более что из-под длиннополой шинели обмотки особенно не просматривались. Но ребята все-таки подшучивали: «С твоими усами и обмотками ты больше смахиваешь на врангелевского офицера в Крыму».