Во-первых, на протяжении всей службы я лично исполнял многие документы – приказы, директивы, донесения, распоряжения, писал сам себе все доклады и т. д., поэтому у меня в этом плане была большая практика. Вспоминается один довольно интересный эпизод. Это произошло в то время, когда я служил в должности первого заместителя Главнокомандующего Группой Советских войск в Германии. Однажды я представил главнокомандующему генералу армии С.К. Куркоткину доклад с моими оценками состояния ПВО Группы, в котором вносил конкретные предложения по ее совершенствованию с учетом существующей ПВО в Советском Союзе и ГДР в целом. Предложения были сильные и весьма убедительные. Куркоткин внимательно прочитал весь доклад, затем вернулся и заново «прошел» текст, но уже делая пометки на полях. Закончил, посмотрел на мою подпись, затем перевернул последнюю страницу, где на секретном документе обязательно печатается фамилия непосредственного исполнителя документа. Там стояла моя фамилия, номер рабочей тетради и фамилия печатавшей доклад машинистки. Прочитав эти данные, Куркоткин посмотрел на меня удивленно и спросил: – Кто все-таки автор этого доклада? – Вы же убедились, что доклад исполнен мною. – Странно, очень странно… Разумеется, я не вступал в полемику, хотя Куркоткин к этому меня склонял. Он был человек недоверчивый, с подозрительным характером, а к людям, которые служили до него вместе с генералом армии Куликовым, его предшественником на Группе, он вообще испытывал неприязнь – считал, что окружение Куликова может быть только тупое и, следовательно, умных документов от них ждать нельзя. Во-вторых, встречаясь с незнакомой проблемой, я старался ее детально изучить. При этом не гнушался ничем. Если надо было получить какие-то сведения от лейтенанта или даже от солдата – я это делал. Все знали мой склад характера и часто сами шли, чтобы доложить и прояснить мне некоторые вопросы. Как-то в Прикарпатский военный округ поступила первая партия нового оружия – станковые гранатометы. Я приказал все отдать на вооружение в Железную дивизию (г. Львов), а в остальные дивизии послать по несколько штук для изучения офицерским составом. Издал по этому вопросу директиву. Приблизительно через месяц поинтересовался, как в Железной дивизии идет освоение. Доложили, что дивизия стреляет из гранатометов и выполняет все упражнения. Тогда, вызвав из управления боевой подготовки офицера, поставил ему задачу – на следующий день подготовить на львовском стрельбище учебное место для изучения станкового гранатомета и стрельбы из него. Преподавать должны солдат или сержант и оружейный мастер из того полка, который завтра будет стрелять. Желательно, чтобы это учебное место было на фланге стрельбища (лучше там, где пристреливают оружие). В 10.30–11.00 я подъеду, и будем заниматься все вместе. Офицер организовал все точно. Я приехал в установленное время, и мы приступили к занятиям. Моими «учителями» были два сержанта. Оба – отличные методисты. Минут через тридцать к нам подъехал генерал-полковник Николай Борисович Абашин – первый заместитель командующего войсками округа. Мы поздоровались.
– Я пронюхал, что вы в этих краях, и решил отыскать, чтобы посоветоваться по одному вопросу, – начал было Николай Борисович.
– Присаживайтесь к нам, – пригласил я его. Мы сидели на траве, перед нами на плащ-палатке лежал до деталей разобранный станковый гранатомет. – Вот закончим все с гранатометом, а затем разберем ваш вопрос.
Абашин тоже, как и я, сбросил китель и без особого энтузиазма устроился рядом. Но по ходу изучения проявлял все возрастающий интерес, а после стрельб вообще пришел в восторг. И на то были причины – гранатомет был очень эффективным оружием. Что касается наших «педагогов», то мы не только были им благодарны, но и гордились, что в округе есть такие воины. Николай Борисович Абашин часто любил об этом вспоминать. Но ведь таких примеров много.
В-третьих, если на моем пути встречается препятствие, то я принимаю все меры к тому, чтобы его решительно преодолеть. Чем больше против меня противодействие, тем выше, сильнее и активнее становятся мои действия. Так было на протяжении всей моей жизни и службы. Я никогда не нуждался в «сильной руке», а тем более не искал покровительства (хотя оно иногда и проявлялось, но эти покровители преследовали свои цели). Однако когда мне противодействовали, а я знал, что прав, то считал в таких случаях: если требует дело – можно идти на самые крайние меры. Так я и поступал.
Когда же я попал в Генштаб, то сразу почувствовал, что некоторые лица были по-своему заинтересованы в том, чтобы я пришел сюда. Они были уверены, что, не имея ни малейшего опыта в этой области, я в короткое время «скисну». Я же максимально мобилизовался и твердо шел вперед.