Неповторимое. Том 2

– Скандал. В полном смысле слова скандал. Вначале все шло мирно – я ему докладывал ряд документов на подпись, разъяснял необходимость их подписания и так далее. В общем, как обычно. Вопрос об Афганистане я оставил на конец нашей встречи, так как предвидел, что могут быть трения. Но такое было впервые. Когда я начал обосновывать, почему нам нецелесообразно вводить войска в Афганистан, он вдруг взорвался и начал орать. В буквальном смысле орать: «Вы постоянно строите какие-то козни! Вы систематически саботируете мои решения! А сейчас вам уже не нравится то, что готовит руководство страны. Не ваше дело, что решается в Политбюро. Ваше дело – штаб».

Когда он сказал это, я вынужден был ответить, что он заблуждается, Генеральный штаб Вооруженных Сил не канцелярия министра, а главный орган государства по управлению армией, флотом и обороной страны в целом как в мирное время, так и в военное время. И Генштаб обязан всегда знать все, что касается Вооруженных Сил. Кстати, в военное время должность министра не предусмотрена, а Генштаб подчиняется Верховному главнокомандующему, которым становится глава государства.

Видели бы вы, что после этого там было! В чем он меня только не обвинял! Хорошо хоть, что мы были с ним только вдвоем. Под конец он сказал, что больше разговаривать не намерен, и ушел в комнату отдыха. Мне ничего не оставалось делать, как тоже уйти. Это полный раскол.

– Товарищ маршал, – начал я успокаивать Николая Васильевича, – что министра прорвало, этого следовало ожидать. Конечно, это неприятно и ему, и вам, но когда-то это должно было случиться. Он успокоится, и отношения станут хотя бы внешне нормальными. Зато теперь вы знаете, что у него в голове. Да и ему, наконец, стало ясно, что такое Генштаб. В этой обстановке, я думаю, вам было бы удобно позвонить Громыко или Андропову, а может быть, тому и другому, и предложить, чтобы они на одном из заседаний или встрече выслушали вашу позицию и ее обоснования. При этом можно было бы намекнуть, что одному Дмитрию Федоровичу делать выводы по вашему докладу будет неудобно, так как здесь затрагиваются политические аспекты. – Да, очевидно, мне надо с ними переговорить именно сейчас, до разговора с ними министра, – согласился Огарков. Что он и сделал. А на следующий день утром министр обороны позвонил Огаркову и сказал, чтобы тот к 11 часам был в Кремле, в Ореховой комнате (она располагалась сразу за кабинетом заседаний, и в ней обычно собирались члены Политбюро до начала совещания). Сказал, что состоится встреча ряда членов Политбюро и что начальнику Генштаба надо будет доложить свои взгляды на афганскую проблему. Николай Васильевич вернулся к обеду, пригласил Ахромеева, меня и подробно рассказал о встрече. Собрались три члена Политбюро: Андропов, Громыко и Устинов. Затем подошел Суслов. – Я двадцать минут докладывал и час отвечал на вопросы, – начал рассказывать Огарков. – Активно себя вел Андропов. Громыко задал всего три-четыре вопроса. Устинов вообще ни о чем не спрашивал – ему «все ясно». В итоге Юрий Владимирович и Андрей Андреевич меня поблагодарили, и я уехал, а они остались. – Наверное, можно было бы сообщить Алексею Николаевичу Косыгину о вашей встрече? – спросил я Николая Васильевича. – Да, я намерен позвонить и ему, и Георгию Марковичу Корниенко (первый заместитель министра иностранных дел. – Авт.). Надо не только проинформировать их о состоявшейся беседе, но и попытаться убедить их – может, все-таки нам удастся избежать ввода. О том, что 12 декабря решение Политбюро ЦК о вводе наших войск в Афганистан все-таки состоялось, мы узнали гораздо позже. А тогда, буквально через день после встречи с тремя членами Политбюро, Огарков пригласил Ахромеева и меня к себе в кабинет и дал нам ознакомиться и подписать доклад министру обороны об оценке обстановки в Афганистане и вокруг него, а также наше предложение. Доклад заканчивался словами: «Учитывая, что исчерпаны еще не все возможности самого правительства Афганистана по созданию стабильной обстановки в стране, Генеральный штаб считает, что от ввода наших войск на территорию этого суверенного государства можно было бы воздержаться, что соответствует ранее принятому по этому вопросу решению руководства СССР и позволит избежать тяжелых политических, экономических, социальных и военных последствий».

Подпись Огаркова уже стояла. Пока Сергей Федорович молча подписывал документ, я многозначительно взглянул на Огаркова. Тот улыбнулся и кивнул головой в сторону Ахромеева. Я понял, что это продуманный маневр. Затем он предложил нам пройти к министру:

– Я с ним уже договорился, что придем втроем. Правда, я не говорил, по какому поводу.