Неповторимое. Том 2

– Личность подленькая, – прокомментировал мой рассказ первый секретарь Львовского обкома КПСС Виктор Федорович Добрик, – но я не думаю, что он сделает какую-нибудь пакость, располагая тем, что имеет. И потом, даже самый отпетый подлец хоть малую толику совести, наверное, все-таки имеет! Думаю, что будет все нормально.

Я успокоился, затем пообщался с членами Военного совета округа, и мы решили все-таки обсудить это на заседании совета. Ограничились протокольной записью, что в связи с работой в округе представителя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Военный совет подтверждает, что нарушений в области выполнения плана строительства в округе нет. В то же время отмечает необходимость ускорения строительных работ. На этом, казалось бы, все и должно было закончиться.

Сам факт приезда «московского гостя» стал уже забываться. Однако месяца через полтора «бомба» взрывается. Звонит телефон правительственной связи «ВЧ». Поднимаю трубку, представляюсь и слышу в ответ голос того визитера:

– Здравствуйте, Валентин Иванович. Это Соловьев из Комитета партийного контроля.

– Слушаю вас, – насторожился я.

– Вы получили извещение о том, что вызываетесь на заседание комитета?

– Какое извещение? Какое заседание? Вы же говорили, что ваш приезд носил лишь формальный контрольный характер и что на этом все будет закончено?!

– Но комитет посчитал, что все это очень серьезно и ваше дело будут разбирать.

– О чем вы говорите? Какое «дело»? Ведь никто со мной по этим вопросам даже не беседовал!

– Как же, как же? А я? Вы ведь даже дали письменные показания! И сейчас стоит вопрос вообще о вашем пребывании в партии. Ваши действия расценены как антигосударственная практика.

Я повесил трубку. В висках пульсировала кровь, сердце стучало, горло схватили спазмы. Внутри все разрывалось от возмущения, боли и негодования. «Какой гад, какой гад! Какой гнусный гад! И еще работает в таком органе! Как можно так лгать человеку, который открыто доверился ему, совершенно ничего не утаивая? Что же это за коммунисты?» – эти тяжелые мысли меня буквально давили.

Опять звонит телефон «ВЧ». Слышу голос Соловьева: – Что-то произошло на линии.

– Нет, это я положил трубку. Нам не о чем говорить.

– Вы поймите, дело очень серьезное. Через три дня вас будут обсуждать на заседании комитета…

Я вновь положил трубку. Переключил все аппараты на приемную и по селектору предупредил адъютанта, что говорить по телефону не могу. Снял галстук – сдавливало горло. Стал ходить по кабинету, чтобы успокоиться. «Как же так – я в разгар войны вступаю в партию, отдаю всего себя служению Отечеству, а мне через тридцать лет после войны говорят, что мне не место в партии?!» Зашел Аболенс: – Товарищ командующий, что случилось?

– Виктор Яковлевич, позвони Фомичеву, чтобы зашел, а я пойду умоюсь.

Пошел в туалетную комнату, снял рубашку, майку, подставил голову под холодную струю и долго гасил напряжение. Потом, приведя себя в порядок, вышел в кабинет. Присели втроем к столу. Я начал:

– Так вот, уважаемый член Военного совета, начальник Политуправления, после визита Соловьева командующего войсками Прикарпатского военного округа вызывают на заседание Комитета партийного контроля на предмет исключения его из партии в связи с антигосударственной практикой в строительстве объектов округа. Фомичев так и подскочил: – Да не может этого быть!

– Ну, до чего вы наивный человек, – сказал я, – вы и меня этим дезориентировали, и сами никаких упреждающих мер не предприняли. А я десять минут назад получил официальное предупреждение о прибытии к Пельше.

– Надо что-то делать… – вздохнул Фомичев.

– Надо было делать раньше, а сейчас, когда уже назначена дата заседания, поздно об этом говорить. Вот я сейчас в вашем присутствии позвоню Епишеву.

Набираю по «ВЧ» номер телефона начальника Главпура. Как всегда, отвечает дежурный. Представляюсь и говорю, чтобы он немедленно соединил с начальником по весьма важному вопросу. Через минуту в трубке голос Епишева:

– Слушаю вас.

– Алексей Алексеевич, здравствуйте. Звоню по необычному вопросу – над моей головой сгустились тучи…

– Говори погромче, а то связь плохая, – перебивает Епишев, но связь хорошая, просто он мгновенно стал физически и морально-нравственно глуховатым.

– Варенников докладывает, Алексей Алексеевич. У меня беда – по непонятным для меня мотивам вдруг вызывают на заседание Комитета партийного контроля. Я прошу вас разобраться с этим вопросом.

– Нет уж, Валентин Иванович, уволь. Я этим делом заниматься не буду. Сам натворил – сам и разбирайся.

– Так в этом и весь вопрос, что ничего не натворил. Это просто недоразумение.

– Нет, нет! У нас так не бывает, чтобы без причины вызывали на заседание КПК. Мы все перед этим органом равны, начиная от генсека. – У меня больше вопросов нет.

– Вот так. Поедешь и все чистосердечно расскажешь. Покайся, скажи, что был грех, но вывод сделал. Там люди мудрые, поймут.

– О чем вы говорите? Мне не в чем каяться. Я ничего не совершил. – Ну, тебе виднее. Я тебе советую. Мы закончили разговор, даже не попрощавшись.

Аболенс озабоченно советует: