Непозволительные удовольствия (СИ)

При виде мгновенно потухшего опустошённого взгляда в раскрасневшихся мокрых глазах хореографа, Брэндон ощутил, как в душе что-то ноюще надломилось: возможно, поступая в предыдущие разы как подонок, он подсознательно понимал, что сможет добиться вновь расположения Мишель, как бы трудно это не оказалось, или же просто сохранял призрачную надежду, ведь то были “шалости”, но сейчас при виде этого стеклянного взгляда, блондин ощутил себя в полной мере вычеркнутым из её жизни. Брэндон теперь чужой ― это ясно. Чужой для Мишель, чужой даже в своем мире ― так, как раньше он жить не сможет, но и нынешний, потеплевший к одной девушке блондин, никому не нужен с разрушенной до основания личностью. Неужели открывшись душой человеку можно стать настолько уязвимым?

Ещё с утра он позволял себе роскошь ― размышлять, смогут ли они быть вместе, но это удовольствие оказалось непозволительным. Его ценой станут вечные мучительные воспоминания о тепле её нежного тела, тонком запахе кожи и волос, о её пристальном завороженном взгляде, пока он будет знать, что его Мишель перечеркнула всю их теплившуюся близость и не желает его больше видеть. Нет, это он перечеркнул всё сам, ещё в тот день, когда сказал, что не ищет серьёзных отношений! Глупо, очень глупо… Брэндон осмотрел с ног до головы вздрагивающее хрупкое тело, не смея добавить ни слова, поджал губы и вернулся взглядом в серые глаза, наполненные кошмарной болью. “Прости…”

У Мишель уходила земля из под тонких, налитых тяжестью ног: столько времени ушло в пустоту… Хуже, чем в пустоту… На преодоление своих принципов, чтобы работать с командой стриптизеров, на выстраивание доверия в гнилом коллективе, на растрачивание души для танцев, ставших инструментом для отмывания денег, на него. Брэндон ― такой легкомысленный, славный парень… Как мотылек скачет по жизни в поисках наслаждения и того, на кого можно скинуть ответственность. Этот кто-то всегда остается расхлёбывать свои чувства в одиночку. Этот кто-то ― Мишель, влюбившаяся в ублюдка до раздирающей боли в солнечном сплетении, согласная ампутировать своё сердце, лишь бы не чувствовать внутри своего тела, как оно в очередной раз сжалось от предсказуемого предательства, порождая гнетущее разочарование.

Девушка истекала горькими слезами, чувствуя себя раненым оленем в свете фар грузовика, и боязливо принялась рассуждать, что делать дальше. Здесь больше нельзя оставаться. Нельзя больше видеть взгляд голубых, почти что прозрачных глаз без удушающего, давящего на лёгкие и лишающего кислорода сожаления.

И Мишель ушла.

***

Молли сидела на скамье, сложив влажные ладони на коленях и рассматривая красные лучи садящегося солнца, залёгшие на дорожной сумке. Вещей у них с Мишель было не много, но сестра задерживалась на втором этаже давно знакомого обшарпанного дома, слёзно прощаясь с мисс Райт. Наверное, Мишель предусмотрительно успела накопить небольшую сумму за несколько месяцев работы, иначе откуда взялись деньги на билеты? Молли тревожно вдыхала прохладный вечерний воздух, холодивший колени и голую шею, в странном изнуряющем ожидании: их жизни коснулись по-взрослому серьёзные и глубокие изменения, это она точно понимала. Им нужно бежать из Сан-Франциско, потому что для них он неприветливый и злой, преследует сестёр, как надоедливый невоспитанный мальчишка, издеваясь над ранимыми детскими душами.

Мишель сказала: “Какая разница, в каком городе жить, если у тебя всё равно нет дома”. Разницы нет, в каком городе ты живёшь, если повсюду, где ты есть, ты ― набор болезненных навязчивых воспоминаний. Сестра так больно и надрывно плакала, что Молли захотелось грустить до самого утра, не видя снов. Самое страшное, когда взрослые люди, воспитывающие тебя, теряют надежду, потом приходится видеть сны из твоей прошлой какой-никакой жизни с хрупко выстроенной стабильностью, состоящей из одной подруги, унылой школы и доброй мисс, стучащей на маленькой старой кухне кастрюльками, чтобы заботливо приготовить тебе невкусную кашу. Молли часто думала, какой вкус был бы у каши, приготовленной руками её матери на семейный ранний завтрак. Она бы ела эту кашу бесконечно, вылизывая тарелку, зная только, что мама проснулась чуточку раньше неё, и заботливо заглянув в комнату спящей дочери, осторожно прошла на кухню в их старой квартире.

Солнце скрылось за домом, оставляя на кусочке выглядывающего из-за крыши неба алые разводы, и Молли утёрла мокрые щёки ладонью, часто шмыгая носом, пока высматривала последние лучи. Незаметно для девочки из-за спины вышел и приземлился рядом с ней на скамейку незнакомый молодой мужчина, неожиданно заслонив обзор багряного заката.

― Можно присесть? ― Молли вздрогнула и отшатнулась, освобождая чуточку больше места для строгого взрослого собеседника. От его пристального взгляда, который девочка ощутила на себе разбежавшимися по телу неприятными мурашками, у ребёнка неоправданно часто застучало сердце. ― У тебя тут сумка, ты уезжаешь?