И, заходя в его логово, я почему-то подумала о Серёже. Именно этого мальчишки мне так не хватало сейчас. Не большого «страшного» Игоря, который по моим расчётам должен стать мне пожизненным оберегом в подобных ситуациях, а того, чья слепая убеждённость в том, что всё возможно, а ещё готовность в любой момент пойти напролом, и, пусть несколько взвинченная и расшатанная, но несомненно сильная, пробивная энергетика придали бы мне уверенности…
Я вдруг поймала себя на мысли, что именно рядом с Серёжей чувствовала бы себя в безопасности. И ещё — что очень скучаю по нему и не смогу порвать с ним сегодня, я просто не готова пока…
— Ну, что ты встала как неродная, проходи! — оголившись на моих глазах, пригласил меня Миша.
Он снял с себя домашнюю рубашку и неспешно натягивал водолазку, явно намеренно демонстрируя мне своё тело.
Как будто я не видела!
Да, надо признать, Миша всегда следил за собой. И, похоже, в последнее время — усиленно. Но мне не просто не хотелось, мне было неприятно смотреть на него, и я отвела взгляд.
Однако краем глаза я замечала, как он, склонив голову на бок, с косой улыбочкой, внимательно за мной наблюдает, за моей реакцией. Это напрягало.
— Так что ты хотел передать Ваньке? Давай, и я пойду, — холодно поторопила я.
Меня тянуло на свежий воздух, на свободу. Скорее уйти отсюда, покинуть эту, совсем не изменившуюся за время моего отсутствия, квартиру, эти стены, напоминающие мне о самом тёмном периоде моей жизни.
Мне было душно здесь, плохо.
— Ну, куда ты так спешишь? — как назло, привязался Миша. — Давай, проходи, попьём чаю. Если мне память не изменяет, ты любишь чёрный без добавок?
— Нет, мне некогда чаёвничать, — отрезала я.
Но он продолжил настаивать:
— Проходи, проходи, поговорить надо…
И мне пришлось зайти. Мы сели на кухне, на которой тоже всё осталось по-прежнему: те же обои с крупными розами и орхидеями, которые я когда-то так долго выбирала, та же мебель. Круглый стол с обломанной ножкой, помнящий немало наших скандалов…
Миша галантно обслужил меня, но это снова был фарс. И я едва вытерпела его, дожидаясь начала беседы.
— Короче… — начал он, развязно закинув в рот пару крекеров и снова навалившись на локти. — Я скоро уезжаю. Надолго. Может быть, навсегда даже.
— Куда? — сделала заинтересованный вид я.
На самом деле, меня мало волновала судьба бывшего мужа, лишь бы только не видеть его, но он сделал паузу, в которую нужно было что-то вставить.
— В Аргентину, — ответил он и снова замолчал.
Я посмотрела на него. В его тёмных, почти чёрных глазах горел огонёк отражённого света и какой-то недобрый интерес. Он всё наблюдал за мной. Как хищник за добычей, считывающий её каждое малейшее движение. В моём же случае — каждую эмоцию, изменение мимики. И мне захотелось лишить его такого удовольствия, поэтому я не отреагировала ровным счётом никак.
— И что дальше? — спросила абсолютно непроницаемым тоном. — Зачем ты позвал меня?
— А, ну во-первых, это! — Миша вдруг засуетился, достал с полки кухонного гарнитура небольшую бархатную коробочку и положил передо мной.
— Что это? — едва взглянув, строго спросила я.
— А ты открой.
И снова пришлось подчиниться. Когда коробочка распахнулась, я ожидаемо увидела украшение. Это были, надо признать, довольно симпатичные золотые серёжки с изумрудами и, скорее всего, фианитами (вряд ли, почему-то подумала я, это бриллианты).
— Нравится? — с придыханием спросил Миша.
Я пожала плечами. Я не любила золото и вообще не понимала, зачем и для кого Миша это здесь выложил.
— Ладно, я вижу, глаза загорелись, — мерзко засмеялся он. — Но закатай губу, это не тебе. Ваньке, вернее, его девчонке, — и, захлопнув, он протянул мне упаковку. — Спрячь, отдашь ему.
— Девчонке? — озадачилась я, убирая подарок в висящий рядом на ручке холодильника рюкзак.
— Да, а ты не знаешь разве? — притворно удивился Миша. — У нашего сына там любовь-морковь наклюнулась. Похоже, всё серьёзно. Он мне даже фотку её показал. Так что смотри, мать, не ровен час станешь бабушкой!..
Миша снова смеялся, а я почувствовала укол ревности — Ванька не рассказывал мне, что с кем-то встречается. Неприятно осознавать, что сын доверяет отцу больше, чем матери. Особенно такому как Миша.
— Хорошо, — взяв себя в руки, подытожила я. — Передам. Всё, я могу идти?
— Да подожди, куда ты всё спешишь? — снова задержал меня он. — Попей чайку уже. Я тебе ещё самое главное не сказал.
— Ну, хорошо. — Я повесила рюкзак на место. — Я слушаю тебя.
Снова закинув печенюшку в рот, Миша усмехнулся и покачал головой, повторив себе под нос:
— Я слушаю тебя… Деловая. — А затем вновь поднял на меня блестящий от света настенной лампы взгляд, помолчал, улыбнулся собственным мыслям, и, отряхнув руки, наконец-то продолжил:
— Я хочу оставить Ваньке эту квартиру. Ему всё равно скоро поступать, пусть живёт здесь.
— Он в курсе? — подумав, спросила я.
Неужели сам Миша решил расщедриться?.. Хотя, что я удивляюсь, это мужем он был так себе, а с Ванькой у них всегда были неплохие отношения…