Я уже был не настолько бухой, чтобы не въезжать, что происходит, и сделал вялую, но всё-таки да, попытку слиться.
— Это разве медляк вообще?.. (
Но в итоге Трунин сам меня вытолкал.
— Давай иди уже, девчонку не обижай!
И мы отправились танцевать, одни, кстати, парой, в самый центр зала, в толпу. Я мысленно послал всё нах. Если все так легко сдаются — мне тоже до лампы.
Хочет Тимонина лапать меня — пусть лапает.
Хочет Трунин наблюдать за этим со стороны — пусть смотрит.
Тимонина, правда, не лапала. Просто обняла меня осторожно, словно хрустального, положила локти на плечи. Я тоже обнял её… Она была в своём «мажорском» прикиде, только поверх белой рубашки была накинута какая-то длинная светлая кофточка, очень мягкая. Вот эту мягкость я и запомнил.
Мы кружились медленно, совсем не в такт… И почему-то даже не заметили, как заиграл другой трек…
И этот трек идеально попал в моё настроение. В общем, меня накрыло. В голове, один за другим, повспыхивали кадры из нашей короткой с Маринкой лав-стори…
Вечер, когда я впервые увидел её в парикмахерской… Наша прогулка под дождём… То, как она меня отбрила…
Она изначально не хотела быть со мной, я же чувствовал. Мне не хватало её, постоянно не хватало…
Новая вспышка: примерочная, Она напротив, тело к телу… Тогда я так перетрухнул, что не смогу себя контролировать…
Вспомнились её поцелуи, наша жаркая и единственная по итогу ночь вместе, её глаза… и стало невыносимо… Меня почти скрутило. Возникло полное ощущение, что из груди что-то вырвали. Потрепали, потоптали, выпотрошили и вставили обратно.
Дико захотелось курить.
Но мы всё танцевали. И меня всё обнимала другая, очень ласково, тепло, мягко, обволакивающе и словно понимающе.
И я её обнимал.
Глава 30
Сергей
А дальше было продолжение банкета. То есть, пародий. А я продолжил бухать. Заглушать раздирающую изнутри пустоту алкоголем — самый доступный из возможных способов. Самый лёгкий. Кто-то скажет — для слабаков.
А я и есть слабак. Именно так я себя и чувствовал. Разбитым, сломленным, слабым… А ещё чмом, ни на что не способным ничтожеством.
Забив на Валерьевну, которая, походу, уже свалила, я запрыгнул прямо с ногами и по-турецки уселся на стоящий у сцены рояль. Оттуда было лучше видно и там не было Трунина — а мне уже не хотелось с ним общаться, я знал наверняка, что теперь обязательно найду в его мимике или тоне голоса осуждение.
И вот под светом софитов «я»: по, похожей на мою летнюю, клетчатой рубашке, капюшону и, главное, гитаре в руках с первого взгляда стало ясно, кого Лебедь изображает.
Он вышел на центр, поставил стул, сел. И тут же суетливо, с каким-то ультра-писком, набежали девчонки: Леська, Бекетова. Они стали умолять его спеть, а он, зажав чуть ли не всем телом гитару, начал рьяно отбиваться от них со словами:
— Отвалите от меня, отвалите, отвалите!..
И, если честно, это действительно выглядело весело. Но ещё веселее стало, когда он типа наконец согласился, гордо и с явным перебором задрал башку… и такой: «Ну, ла-а-адно!» — и начал петь…
В общем, Лебедю за актёрское мастерство твёрдый пятак. Орал он максимально погано, жутким, таким, что реально уши в трубочку и летучие мыши в окрестностях в ауте, голосом, и так отважно лупил по струнам… что я едва прямо на рояле не встал. Хотел поаплодировать ему стоя.
Серьёзно — было прикольно. Я даже из своей депры в эти минуты вынырнул.
И, если б меня так не шатало, я бы, наверное, всё-таки это сделал. Устроил бы ему овацию.
Но тут снова загремела музыка, и ко мне подобралась Леська.
— Ну что, как тебе?! — закричала, заставив меня склониться к ней.
Я, чтобы не надрываться, просто жестом показал ей класс.
И думал, на этом исчерпано. Но она всё тёрлась рядом, а через минуту-другую снова прильнула к моему уху:
— А помнишь, мы с тобой хотели этим прямо здесь, на рояле, заняться?!
Я и не расслышал толком, и просто сразу не понял.
— Чем, этим?
— Любовью, Серёж.