– Не знаю, что за шухер ты вчера устроила, но у Звонкого всю будку разворотило. Он в больнице. Сказал, что выйдет – уроет.
– Передавай привет дружку, – сказала Глина, – сунется ко мне – без яиц останется. У меня много взрывчатки, и тебе перепадёт.
После этого случая Звонкий и его дружки Глину не беспокоили, а она не испытывала ни малейших угрызений совести. Наоборот, она ощутила силу и задор: теперь Глина знала, для чего с ней говорят вещи. Они отдавали ей свою память, а уж как ее использовать, решать ей.
Глина стала слушать окружающие предметы, но чаще всего рассказы ее пугали. Словно всё зло мира стекалось теперь в ее руки. Шарики скатывались мелкие, темные. Один из них серого цвета Глина по недомыслию бросила в пруд, и наутро на его поверхность всплыла утопленница, иссиня-белая, сморщенная и частично изъеденная раками бабка Лёдиха, пропавшая в мае. Глина сразу сообразила, что вода и темные шарики – опасное соседство. Во второй раз Глина раскрошила фиолетовую бусину и рассыпала крошки на городской свалке. Погибли голуби, а в дальнем углу вспыхнул, а потом долго тлел пожар, разнося невыносимый смрад над микрорайоном.
Путем проб и ошибок Глина поняла, что безопаснее всего темные шарики хоронить. Одну такую бусину она скатала после того, как с ней вздумал поболтать полицейский уазик. От рассказанной истории Глину чуть не вырвало, зато она знала, где в селе Песчановка находится большой схрон якобы уничтоженного по акту героина. Этот шарик она решила похоронить по всем правилам, на кладбище на Пионерской. Подвернувшейся железкой Глина выкопала неглубокую ямку и похоронила смоляной шарик. Место запомнила. Все темные шарики она намеревалась собрать вместе, чтобы потом выкопать и применить. Она задумала разнести к чертовой матери «Божью пчелу»! Но пока у нее не было четкого плана, Глина решила копить злую силу. Рано или поздно это предстояло сделать, а пока, Глина вытерла руки влажной салфеткой из рюкзака, словно это могло ей помочь. Крошечное пятно на ладони от соприкосновения с бусиной осталось, как червоточинка на яблоке, но Глина знала, что скоро оно исчезнет, как было не раз… Глина мрачно усмехнулась: «Надеюсь, что из могил покойники не поднимутся, не авторизуются». Вода и воздух не приняли нежеланный дар, земля отвергнуть не должна была. Все мы из земли вышли и в землю уйдем.
Для себя Глина сохраняла только светлые шарики, оставшиеся от добрых историй. Похожие на речной жемчуг бусины она нанизывала на нитку и носила на шее. От оберега шло ровное тепло, он дарил спокойствие. Несколько рыжих и темно-синих бусин Глина оставила для себя, пригодились бы при встрече со Звонким и его компанией. Карманы Глины всегда были набиты секретным оружием.
***
– Это, по-вашему, нормально? Старшая дочь при живых родителях в приюте живет, младшая – у бабушки! – следователь Борис Сергеевич смотрел на Таисию Переверзеву.
Та только шмыгала носом, комкая мокрый и грязный платочек. Борис Сергеевич постучал карандашом по столу.
– Эх, Таисия Андреевна, не нравится мне ваша семья, ох как не нравится.
Таисия вскинула на следователя мокрые глаза.
– При чем же тут моя семья? Разве только у нас дети из дома уходят? Вон что делается по стране…
– И что же по стране делается? – усмехнулся следователь. Он закрыл папку, и не получив ответа от Переверзевой, сказал, – едем к вам домой, посмотрим, что пропало из вещей. Если дочь ушла, то она к этому явно готовилась.
– Дочка дома давно не была, – жалобно сказала Таисия, – я вещи ее к бабушке перевезла.
Следователь и стажер переглянулись.
– А у Гали есть сотовый телефон? – спросил стажер Валера.
– Откуда? Дорого же.
– Это очень плохо, искать ребенка с телефоном легче.
На улице было сыро, промерзшие от весеннего дождя ветки деревьев роняли тяжелые капли на шапки и воротники прохожих. Загруженная стоянка перед отделом полиции была обильно покрыта грязью с соседних улиц, на которых не было асфальта. Разбитый тротуар плескался на прохожих водой из луж. Ботинки Таисии промокли, и она подумала, как там ее девочка, в старых сапожках, заношенных за два сезона мокрой зимы. Над головой нависало низкое мартовское небо с облаками, похожими на комки старой ваты, насквозь пропитанные водой.
– С бабушкой Галя дружно жила?
– Да, наверное. Глина не жаловалась.
– Глина? – удивился Борис Сергеевич.
– Ой, – спохватилась Переверзева, – это ее домашнее прозвище. Старшая дочь у нас почти не разговаривала, а вот имя сестры научилась выговаривать. Нам показалось, это мило. Так и стали дочку Глиной звать.
– Знаете, не очень это мило, – ответил Борис Сергеевич задумчиво. Он прошелся по комнате, заглянул под кровать Глины, перевернул матрас и подушку на ней. Проверил вещи в шкафу.
– Может, деньги пропали?
Таисия наморщила лоб и покачала головой.
– Моя дочь – не вор, – неуверенно сказала она, вспоминая характеристику Пасечника.
– Не об том речь, дорогая мамочка, – с раздражением в голосе ответил следователь, – ей надо на что-то жить, еду покупать, билеты.
– Билеты? Она могла уехать? – округлила глаза мать.