Неправильная сказка

Но уже заточенный карандаш спешил обратно, торопился к принцессе, ведь он её придворный художник. Торопился не зря. Принцесса ждала его на краю сада.

– Куда же Вы пропали? Мне скучно. Почему вокруг нет гор, леса, облаков? Хочу реку. В ней есть рыба? А где поля? Трудолюбивые крестьяне? Деревушка? И церковь на холме.

И карандаш рисовал заснеженные горы вдали, густой лес внизу, оленя на опушке, мост через реку, задремавшего на лодке в камышах рыбака с удочкой, в поле – коров с колокольчиками, в небе – птиц. Иногда он исчезал ненадолго и возвращался опять аккуратно заточенный, готовый исполнить любой каприз.

– Какой Вы стали маленький, – сказала однажды принцесса, – а я всегда считала Вас большим художником.

Старуха точилка уже не ругалась, а только вздыхала:

– И-и-и-их! Она-то будет жить вечно. А ты? Ещё одна заточка – и всё. Вот что, не приходи ко мне больше, не хочу брать грех на душу.

– Мне одиноко без Вас, мой милый маленький придворный художник. Может быть, это любовь? Странно. Что это Вы там рисуете? Кто это скачет на белой лошади? Нарисуйте-ка мне подзорную трубу. Ну вот. Теперь я вижу – это… это… это принц! Прекрасный принц, и он скачет сюда. Что же это я? Господин придворный художник, что это со мной? Немедленно нарисуйте на краю этого поля маки и васильки, я буду собирать полевые цветы, нет, лучше нарисуйте венок мне на голову, да, венок из полевых цветов, а в руки – Библию, ну, рисуйте же, рисуйте скорее, я буду смиренно читать Библию, и нарисуйте маленькую беленькую собачку, принцесса без маленькой белой собачки… Ах, поздно, он заметил меня… Ступайте, ступайте пока.

– Ну, вот и всё, художник, – сказала точилка карандашу. – Исписался. И ради чего? Сказки дурацкие. Что это ты там ещё мазюкаешь? Это ещё кто? Я, что ли? Хм. Похожа. Ну, так и быть, последний раз заточу тебя – и всё, больше не проси.

– И-и-и-их! – завизжала точилка. И карандаша не стало: сточился весь, до конца.

– Эй, художник, ты где? Ты чего? И-и-их!

Этой точилки уже нет. Я бы не вспомнил о ней, но вчера среди старых бумаг нашёл неоконченный рисунок: стол, а на нём точилка для карандашей с никелированными ушками. Недостаёт ручки, но это не важно, сейчас всё равно таких уже не делают.

Бог, весна и парикмахерша

Это как безответная любовь – на последние деньги пойти в парикмахерскую.

– Здрасте, пострижёте?

– Конечно, как желаете?

– Что?

– Как вас постричь?

От её обходительности холодеет внутри: вдруг не хватит денег расплатиться?

– Подкоротить, и всё.

– Хорошо.

– И без одеколона.

– А его у нас и нет, – улыбается парикмахерша.

Это самая дешёвая в мире парикмахерская. Ещё в прошлом году вывеска была написана от руки, сменили на простенькую. Всего одно кресло у окна, голубой масляной краской выкрашенные стены, радиоточка. Так уже было, в детстве. Перед началом учебного года отец вёл меня в парикмахерскую. Мастер оставлял только чубчик, всё остальное состригал машинкой наголо и удивлялся моей шишке на затылке.

– Это математическая шишка, – говорил отец. – У меня такая же.

Он курил «Беломор» прямо в зале. В детстве это не было запрещено.

– Способный мальчик? – спрашивал мастер.

Я не давал отцу поводов гордиться мной. Ещё в первом классе учительница сказала нам, что старшим надо уступать. В тот же день, вечером, отец послал меня в булочную за хлебом. Все в очереди были старше меня. Я был наивен и ничуть не изменился. Разве что выросли волосы в ушах, но парикмахерша лихо состригает их. Приятно прикосновение жужжащей машинки.

Однажды, мне было двенадцать лет, меня стригла молоденькая практикантка. У неё была большая мягкая грудь, она касалась ею моих плеч. Была весна, май, тепло, на ней лёгкий халатик. Я был готов стричься каждый день. Тем более что стоило это всего пятнадцать копеек. Мне скоро пятьдесят или сорок девять, неизвестно и уже не важно. Отца уже нет. Если бы он и был жив, у него по-прежнему нет поводов, чтобы гордиться мной. Мне стыдно от безденежья. Отсутствие денег – свидетельство моей ненужности миру. Я написал несколько книг, снял почти полсотни документальных фильмов, поставил четыре неплохих спектакля. Всё это не принесло мне ни денег, ни славы. Судьба выбирает одного из тысячи, я не из них. Я завидую избранным и ничего не предпринимаю, чтобы изменить своё положение. Я стал ленив. Было время, когда я без устали снимал, ставил, писал и верил, что это нужно зрителям, читателям, друзьям. В юности у меня были друзья. Они умерли.