Решив лечь спать по раньше, чтобы поскорее наступило завтра, ждала этот день и боялась одновременно. Я уже спала, когда почудился запах ночного леса в полнолунье. Подумала, что мне все это снится, и открывать глаза не стала. Побоялась, что сон пропадет. Мой сон укутал меня в одеяло, поправил подушку и поцеловал в висок, так нежно и так сладко, едва касаясь губами волос, что даже заулыбалась.
"Спи, мое счастье" - сказал мне сон, и счастье провалилось, куда, не знаю, но мне было очень хорошо.
Утро, как обычно, встретило меня в объятиях неги. Может это Дом старался, компенсировать мне все те ощущения, что преследовали меня впервые дни моего пребывания в этом мире. А может сама Вера с любовью относилась к каждому жителю своего мира. Солнце только вставало, значит было еще рано. Мне очень не хватало часов, так как привыкла в своем мире всегда контролировать время. И отсутствие данной информации немного тяготило. А еще, так и не выяснила, какое у них времяисчисление. Вот и решила сформулировать несколько вопросов для того, чтобы в обществе Макса как можно меньше молчать, да и ссору исключить. Мы же последнее время не могли разговаривать друг с другом без раздражения и оскорблений. А молчание было еще хуже. В голову лезли глупые мысли, да так явно там формировались, что хотелось со всей дури врезать Темному. Как в анекдоте "Идешь, молчишь, всякую хрень обо мне думаешь!" Вот я и решила обезопасить его от травм, а себя от беспокойства в душе.
Я с деловым настроем села за стол, взяла перо в руки, держать его было неудобно, так как это было обычное гусиное перо. Не привыкла писать такими. Поискала чернильницу, но ее на столе не было. Покрутившись еще, просто для подтверждения или опровержения своей догадки нарисовала маленький штришок на листке перед собой. Даже не удивилась, когда перо мягко и плавно вывело линию. Поняла, что опять постаралась магия и что чернила мне не нужны. Вывела аккуратно цифру один, задумалась о том, какой будет мой первый вопрос, при этом прикусила перо с другого конца. Грызть ручки и карандаши было одной из моих вредных привычек. Но я думала, что избавилась уже от нее. Задумалась... Но о чем можно думать, формируя простые незамысловатые вопросы? И поймала себя на том, что я просто сижу и мечтаю! Я представляла, как мы с Максом идем по лесной тропинке, как я "случайно" споткнусь, а он меня поймает, как я окажусь в его объятьях... Ни разум, ни душа не мешали мне в моем творчестве, наоборот, разум помогал все представить, как можно ярче, а душа замирала и собиралась мурашками внизу живота.
- Не думал, что ты голодна до такой степени!? - голос Макса напугал и, как всегда, разозлил. - Неужели это тоже можно есть? Хотя, после твоей идеи с медом, меня уже мало что может удивить. - Лицо Темного выражало насмешку и презрение. Вот разве о нем я сейчас мечтала. От досады я прикусила перо и со всей силы дернула его из зубов. От такого вандализма, перо обиделось, а может, испугалось, и с ее конца на лист упала здоровая клякса. Я испугалась, что чернило просочится и испачкает стол. Я схватила лист и стала его трясти над полом. То, что испачкается пол, меня почему-то не волновало.
- Откуда это у тебя? - голос Темного изменился, он осип, и говорил, выдавливая из груди каждое слово. Я сначала не поняла, о чем он, но проследив за его безумным взглядом, поняла, что он спрашивает про лист бумаги. Беря лист двумя руками, заметила, что на другой стороне есть какой-то рисунок. Приподняв рисунок к глазам, просто потерялась. На меня с полотна смотрел Максимус, это было его лицо, его глаза, его улыбка. Я смотрела, не в силах оторвать взгляд. Только рассматривая подробнее, заметила, что мужчина с портрета отличается от моего Темного. Он был чуть курнос, скулы не так явно выражены, черты лица мягче и приятнее. Волосы мужчины доходили до плеч и рассыпались вьющимся каскадом. Я поняла, что это его отец. Вспомнила, как Мила что-то рисовала и спрятала от меня рисунок. Значит, она рисовала мужа, вложив в черты все то, что ей было так дорого.
- Как ты это нарисовала? Зачем? - теперь Макс смотрел на меня, он был растерян, смятение металось в его глазах, а еще боль. Ему было невыносимо больно, от того, что воспоминания, притупившиеся со временем, новой силой резанули сердце.
- Это не я, это Мила, - имя матери заставило принца вздрогнуть и боль из взгляда исчезла, уступив место раздражению и презрению. Мне стало обидно за Королеву, и я прижала портрет к груди, не боясь испачкаться о кляксу, что бы этот взгляд не касался воспоминаний моей подруги.
- Значит, Королева ищет искупления своей совести в тебе? - усмехнулся Макс, становясь самим собой. - И много грехов ты ей уже отпустила, взамен на покровительство.