Неправильная сказка (СИ)

Лето тысяча шестьсот… — монастырский календарь не пережил сражения со шведами было богато на битвы, сражения, осады, глупость и героизм. На западе пестрая, многоязычная кавалерия Фон Верта обошла с фланга вражеские позиции и огнем и мечом прокатилась по Эльзасу, разом сломав французам всю хитроумную систему снабжения. Маршал Тюренн, не особо расстроившись, отступил за Рейн, запросил в Париже еще денег и в очередной раз переписал армейский устав, доведя его почти до совершенства. Армия Галласа на севере все-таки вырвалась из шведского кольца у Магдебурга — ирландский полк О`Рейли шел впереди, вынося из окружения честь имперской армии, знамена, особу господина главнокомандующего и самогонный аппарат. Впрочем, очевидцы утверждали, что бравые ирландцы спасали именно аппарат, а остальные просто воспользовались оказией. Генерал Галлас прибыл в Вену и сходу доложил, что в поражении виноваты его офицеры, и полковник О`Рейли в особенности. Графиня Амалия — их Светлость уехала из монастыря в Вену сразу же после гибели Мероде — невзначай зашла к императору поговорить. От визита их Светлости Император сильно побледнел с лица, господин главнокомандующий лишился титула и вылетел в отставку, а полковнику О`Рейли все-таки дали орден. Бравый ирландец был счастлив — его орлам наконец удалось сделать настоящий виски. Ну или почти настоящий.

Шведский главнокомандующий генерал Торстентон, суровый старец, чей ум изощрился за пятьдесят лет сражений, а прогрессирующая подагра сделала скорым на расстрелы, официально предупредил мирную конференцию в Мюнстере, что с войны не уйдет, пока его людям хоть что-нибудь не заплатят. Дипломаты вздохнули про себя и продолжили обсуждать процедурные вопросы — в казне у воюющих королей таких денег отродясь не было. Французский посол выписал себе жену, завел садик с розами, но в тайне вздыхал по родному Парижу, надеясь на то, что эпидемия или особо удачное сражение помогут хоть как-то снизить этот долг. Он тоже хотел домой.

А роту Лесли в монастыре просто забыли. Вспомнили только ближе к осени — гонец принес строгий приказ бросать все и маршировать… куда-то. Рота построилась, выздоровевший итальянец весело помахал кому-то рукой, капитан хотел уже скомандовать шагом-марш, как вдруг заметил, что место впереди колонны пустует. Мушкетер Ганс с женой догнали роту на первом привале. Яков набрал воздуха и, хорошо поставленным командным голосом спросил:

— Признавайтесь, где вы были?

— Да в церковь зашли, помолились, — сделала Магда честное лицо.

Мать-настоятельница, выехавшая, под охраной роты, в ближайший город аж прослезилась от такого благочестия. Более опытный капитан тоскливо вздохнул и окинул взглядом окрестности — дыма пожаров не видно, авось пронесет.

Той же ночью, на привале вечно хмурый мушкетер Ганс внезапно окликнул капитана:

— Держите, капитан, — и кинул ему что-то. Яков машинально поймал, посмотрел — мушкетная пуля. Слишком легкая для обычной. Слишком чистый блеск. Серебро.

— Что-то много вокруг нас всякой нечисти в последнее время, — пояснил мушкетер, — держите, капитан, пригодится.