Неправильная женщина

Задумавшись над тем, каким образом познакомить Ермакову с Женькой, Антонина Кузьминична чуть не опоздала на урок как раз в десятый «Б». Пристально разглядывая Татьяну, которая при этом даже начала беспокойно ерзать за партой, она еще раз убедилась, что находится на правильном пути. Более того, ей вдруг пришла в голову счастливая мысль пристроить Женьку в лаборанты физического кабинета школы. С начала сентября в лаборантках работала Олечка, племянница кого-то из учителей, которая за две недели едва начавшегося учебного года умудрилась вывести из строя несколько реостатов и уронила с ужасающими последствиями ящичек с пробирками, когда ее попросили помочь на лабораторных по химии. Последствия были ужасны тем, что тончайшие осколки пробирок так изрезали ногу бедной Олечки, что из школы ее увезли на «Скорой помощи», после чего она и уволилась, ко всеобщей радости. Место лаборанта оставалось вакантным, а потому Женька мог бы поработать в школе, пока не найдет себе что-нибудь более подходящее. Деньги, конечно, небольшие, зато много свободного времени для подготовки в вуз к следующему лету. К тому же Татьяна Ермакова каждый день будет на его на глазах. А уж чтобы именно Таня оказалась чаще всего на глазах у Женьки, она, Антонина Кузьминична, как-нибудь да устроит…

* * *

– О чем ты думаешь? – спросила Юру Майорова Лана Кондратенко.

– Представь, у нас все девчонки поголовно втрескались в этого нового лаборанта, Евгения Павловича! – ответил он. Улыбался Юра при этом несколько натужно, поскольку боялся, как бы глаза подруги не заискрились при этом сообщении с той же силой, что у одноклассниц, когда речь заходила о лаборанте или когда он собственной персоной в синем халате и суровым выражением лица появлялся в кабинете физики. – А какой он Павлович, Женька-то?! Да ему лет двадцать! Подумаешь, на три года нас старше, а ведет себя так, будто наимудрейший аксакал!

– Говорят, он уже в армии отслужил, – отозвалась Лана.

– Ну и что?

– Как это что? Армия – школа жизни! Там юноши становятся мужчинами!

– Ага! Становятся! Начиталась газетных статеек! Можно подумать, что в обычной жизни мужчиной не стать! – возмущенно воскликнул Майоров, который тут же решил, что Лана явно дает понять: ему не встать на одну доску с Женькой, поскольку тот мужчина, а он, Юра, всего лишь жалкий школьник. С этим надо было срочно что-то делать, но он не знал что.

– Перестань, Юра! – Лана рассмеялась и обняла молодого человека за шею. – Мне нет никакого дела до этого Женьки, будь он хоть трижды Евгением Павловичем!

– Точно?! – решил все же уточнить Майоров и, заключив девушку в свои объятия, хотел поцеловать, но потом отстранился и спросил снова: – А то, что он уже отслуживший армию мужчина, тебе кровь не волнует?

– Не волнует, Юрочка мой, – интимно прошептала Лана и подставила молодому человеку свои губы, к которым он тут же и приник, сразу забыв не только про Женьку, но и вообще разом про всех мужчин, которые окружали его девушку в повседневной жизни и могли так или иначе составить ему конкуренцию.

Они еще долго целовались в подъезде, пока Лана, чуть оттолкнув Юру, не сказала:

– Ну, все! Мне пора! До завтра!

– До завтра! – отозвался он, еще раз чмокнул ее в щеку и, сделав прощальный жест, вышел на улицу.

Лана сладко потянулась и принялась медленно подниматься по лестнице на свой четвертый этаж, сохраняя на лице безмятежно-счастливую улыбку. Когда дошла до площадки между третьим и четвертым этажом, ее улыбка сама собой превратилась в жесткий минус. На подоконнике, обняв ноги в коленках, сидела ее бывшая подруга. Лана не общалась с Ермаковой уже почти месяц, и потому ее появлению возле своей квартиры очень удивилась. Она подошла к подоконнику и молча остановилась перед Танькой. Спрашивать ее она ни о чем не собиралась. Сама пришла, пусть сама и говорит, что надо.

Танька отпустила коленки, спрыгнула на пол и сказала то, чего Кондратенко ожидала меньше всего:

– Давай помиримся.

– А что так? – Лана не смогла выжать из себя ничего более умного, оставаясь в растерянности. Кроме того, она считала себя виноватой перед Танькой, и немножко развязный тон был своего рода защитной реакцией.

– Ну… мы с тобой все же с первого класса дружим… я привыкла, что ты всегда рядом… одиноко как-то. Тебе-то, конечно, хорошо…

– Да, мне хорошо, Таня… Ты меня за это прости… за то, что все так получилось…

– Ладно… проехали… Мир?

– Ну… мир, если ты серьезно.

– Вполне.

– А как же… Майоров? Твоя… любовь к нему?

– А не было никакой любви! Ты действительно убедила меня в том, что она есть. Кому ж любви не хочется? Вот и мне захотелось, но ее, видимо, надо как-то… выстрадать… По чужому желанию не выйдет.

– То есть тебе совсем-совсем Юра больше не интересен? – на всякий случай спросила обрадованная Лана, которая без подруги тоже, в общем-то, скучала. Ей очень хотелось поделиться с кем-нибудь своим счастьем, но никому, кроме Таньки, она не доверяла.

– Совсем, – отозвалась Ермакова. – Как говорится, с глаз долой – из сердца вон. Значит, это не любовь была, а так – баловство, игры. Согласна?