Неправильно для меня

— Почему ты позволила мне поверить, что вы с Роуэном были вместе, это выше моего понимания.

— Алек…

Необъяснимый ужас поднимается в моей груди, и я тянусь к нему, но он отстраняется, и я в шоке от того, как сильно это жжет.

— Я не хочу тебя после наступления темноты. — Его глаза порхают между моими. — Я хочу тебя круглосуточно, черт возьми. Никаких исключений.

Я глубоко вдыхаю, и по моим ребрам пробегает покалывание.

Я не могу поверить, что он только что сказал это.

— Ты хочешь меня, я знаю это. Впервые, черт возьми, за одиннадцать лет, Оукли, я вижу это. Твое желание для меня.

Он отходит, и я борюсь с собой, чтобы не дотянуться до него, потому что, если бы я это сделала, что бы это значило? Я бы признала, что хочу мужчину, который годами обращался со мной как с грязью, человека, который смущал и преследовал меня снова и снова. Но, что хуже всего, я бы признала, что хочу брата человека, которого любила большую часть своей жизни.

Я уже знаю, что происходит, и чего хочу. Я хочу Алека в полном смысле, хочу узнать его, почувствовать его, все от него. Но хотеть и признать вслух две совершенно разные вещи. Готова ли я отказаться от Роуэна? Чтобы перейти от одного мальчика Дэниелса к другому?

Алек видит мое внутреннее смятение и хмурится на меня.

— Ты можешь либо ждать, надеясь, либо взять то, что уже принадлежит тебе.

Мои брови хмурятся сильнее, в груди образуется давление.

— И я, черт возьми, уверен, что не прикоснусь к тебе, пока всем не станет ясно, что ты ему не принадлежишь. — Он подходит к двери, сердито распахивает ее, но перед тем, как выйти, поворачивается ко мне. — Ты хочешь меня? — Он поднимает бровь. — Покажи мне.

С этими словами он выбегает, оставляя меня там, где я сижу.

— Привет, пап, — шепчу я, прячась в кладовке.

— Поговори со мной, Оукс.

Вырывается грустный смех. Он всегда мог прочитать меня по моему тону.

— Когда ты вернешься домой?

Он вздыхает на линии.

— Я еще не знаю, малышка. Надеюсь, скоро.

— Папа, где был Алек последние два года? И не говори, что ты не знаешь.

— Он работал на меня, Оукс. Я все это время общался с ним.

— Значит, он даже не пошел тушить пожары? Он вообще настоящий пожарный?

Отец издаёт смешок.

— Да, это так. И, да, он настоящий пожарный. Ты уверена, что хочешь все это услышать от меня? Ты не хочешь спросить его?

— Я спрашиваю тебя, пап.

— Хорошо. — Я слышу, как он садится где бы он ни был. — Ты помнишь, как ты проводила каждую лишнюю минуту в Blackline в детстве и начала работать там в тот день, когда школа подписала твое разрешение?

— Да.

— Ну, Алек уловил твою страсть.

— Блейз?

— Да, Оукс. Все, что ты хотела, это быть частью программы. Ну, все, чего Алек когда-либо хотел, это быть частью тебя.

Меня покидает невеселый смех.

— Перестань. Его жизненной целью было сделать меня несчастной.

— Оукли, это несправедливо. Ты была слепа, а я поклялся восемнадцатилетнему парню, что не буду вмешиваться.

— О чем ты говоришь?

— Алек иногда был суров с тобой, да, но все это происходило из-за его потребности защитить тебя. Для него это было инстинктивно, когда дело касалось тебя. Почти мгновенно. Он сразу увидел тебя…

Мои брови сжимаются.

— Но, Оукс … ты видела Роуэна.

Я качаю головой, хотя он меня не видит.

— Он ждал и надеялся, что ты одумаешься, но ты так и не одумалась. Он присоединился к Блейзу ради тебя, Оукли. Стал пожарным, человеком чести, ради тебя. Он хотел быть лучшей версией самого себя… для тебя.

— Он уволился, когда я присоединилась, — шепчу я, чувствуя себя полностью взвинченной.

— Он так и сделал. И он почти сдался, Оукли. Ты знала об этом?

— Нет. — Я сажусь прямее.

— Да. Он лично принес мне свои документы на снятие средств, и я сразу понял, что это из-за тебя. У нас была приятная долгая беседа, которая, в конце концов, должна была состояться, и именно тогда я понял это наверняка.

— Понял что?

— Понял, что наконец-то нашел человека, который отдаст свою жизнь за тебя, защитит тебя, когда я больше не смогу.

— Папа…

— Когда он окончил школу, он был готов пойти за тобой. Почти сделал это, но кое-что… помешало. Мой приятель в Пасадене вызвал его на работу. Я позволил ему несколько недель потеть от гнева, подпитывая его вновь обретенную страсть к тушению пожаров, спасению жизней. Затем я втянул его в полную силу.

— У меня так много вопросов, — шепчу я. — Сейчас больше, чем когда-либо.

— Оукли … Я не могу сделать это по телефону.

— Тогда возвращайся домой.

— Я не могу, малышка. Не прямо сейчас.

— Все это дело отстой. С твоим уходом все пошло наперекосяк.

— Он сильный, не так ли?

Из меня вырывается смех.

— Это один из способов выразить его.

— Оукли… Не чувствуй вины за свои чувства. Иногда так и должно быть. Помни, что я сказал раньше?

Я закрываю глаза, шепча слова, которые он сказал мне:

— Быть неудержимой.

— Это верно. Будь смелой, Оукс.

— Папа?

— Да?

— Роуэн знал? Об Алеке и… обо всем.

— Ты имеешь в виду, знал ли Роуэн, что его старший брат хотел то, что у него было, но не ценил?

Я сглатываю, спрашивая, когда я уже знаю ответ: "Да".

— Да, малышка, он знал.