Неправильные дети

Наблюдения

• Амбар при мельнице частично переделан в театр.

• Дыра в крыше, порванная обивка сидений, ветхий занавес.

• Марионетка, свисающая с платформы кукловода.

• Строительные материалы и театральные реквизиты, сваленные на сцене.

• Куча одеял в левом углу сцены.

 

Эти отметины оставил оборотень?

Случилось что-то ужасное?

Моя семья ещё жива?

15

Скудно поужинав картофельной похлёбкой, дети расселись у огня в гостиной. Папа-марионетка сидел в кресле-качалке, закинув ногу на ногу, на хлопковом носу красовалась пара тонких проволочных очков.

– Подкинь ещё дров в огонь, Сем, будь добр, – говорила Лотта низким голосом, дёргая ниточки, крепившиеся к голове папы-марионетки, чтобы тот кивал в сторону камина. – Милу, дорогая, убери тарелки, пожалуйста.

– Конечно, папа, – хихикнула Милу.

Фенна усмехнулась, сняла фартук и повесила его на крючок, торчавший из стены. Она соорудила на шкафу гнездо из кукольной набивки, а теперь полезла туда, чтобы положить совёнку горсть червей, которых накопала возле амбара. Устроившись в большом кресле вместе с папой-марионеткой, Милу, как ни старалась, не могла перестать улыбаться. Она думала, что сегодня – самый замечательный вечер в её жизни.

Ни Гассбик.

Ни дрожи.

Ни страха.

Сем расправил на окне тонкую хлопковую занавеску, скрыв кресло-качалку, папу-марионетку, камин и всех остальных.

– Сработало! – восторженно воскликнул Эг, который стоял снаружи.

Через минуту он, сияя, вернулся в гостиную.

– Я видел только ваши силуэты! А он выглядит как настоящий человек.

Это была идея Милу: повесить везде на окнах тонкие занавески, а ещё одну – на шкаф-кровать, куда они положат поддельного отца, на случай если кто-нибудь заявится на мельницу. Любой сосед, усомнившийся в том, что Брэм Поппенмейкер вернулся, увидит явные доказательства: дым, вьющийся из трубы, и свет, льющийся из окон первого этажа. Если подойдёт ближе, то обнаружит семью из шести человек, которые собрались у камина, чтобы послушать сказку на ночь. В семьях так заведено по вечерам. Милу в этом не сомневалась.

– Замечательно, – подытожила она. – Настало время папе рассказать нам новую историю.

– Ох! – откликнулась Лотта, изучающая содержимое книжного шкафа. – Насчёт историй… я нашла две книжки, которые мы могли бы почитать сегодня.

Она уронила Милу на колени объёмистый том.

– «Чахотка. Медицинский справочник»?[12] Не уверена, что это лучшее чтение на ночь.

– Пф… ну и ладно, тогда позже сама почитаю, – ответила Лотта.

Она забрала у Милу толстый том и вручила подруге маленькую книжицу в кожаном переплёте. Её глаза поблёскивали.

– Тебе понравится.

– Что это? – спросила Милу.

Лотта улыбнулась.

– Открой и увидишь.

Милу так и поступила, и мурашки побежали у неё по коже. На бумаге карандашом было нарисовано дерево, напоминающее то, что росло неподалёку от мельницы, у дома с медной крышей, только с ещё более кривым стволом. Верхние ветви сплелись в две диагональные неровные надписи.

Милу провела пальцами по странице. Её сестра сочиняла истории, как и она сама.

– В шкафу есть другие её рассказы, – сообщила Лотта. – Только они все романтичные, кроме этих. Кажется, вы с сестрой одновременно похожи и совсем не похожи.

На следующей странице была всего одна строчка – посвящение, которое написала Лизель.

«Тибальту»

Милу сглотнула. Кто такой Тибальт?

Кем бы он ни был, он знал её сестру. Знал, как она выглядит. Слышал её смех, может, даже был в курсе, что с ней приключилось. Милу невольно почувствовала укол ревности: ведь Лизель посвятила историю ему, а не ей.

Сем и Фенна уселись на полу на подушках, а Эг забрался во второе кресло-качалку.

– Милу прочитает нам рассказ, – радостно объявила Лотта. – Правда, Милу?

Девочка смогла лишь кивнуть. Она принялась теребить пальцами страницу, прежде чем её перевернуть, а потом дрожащим голосом начала читать: