Дойл прошел по восьмиугольному дому, осматривая комнату за комнатой и включая везде свет, пока не нашел нечто напоминающее рабочий кабинет. Там стояли чертежный стол, на котором лежали свернутые в рулоны планы застройки, письменный стол, компьютер, стопки каких-то юридических документов, некоторые из которых доходили ему до колена. На полу, словно груды сухих листьев, валялись листы бумаги. В углу располагался старинный секретер, украшенный светящимися в темноте наклейками капитана Кранча[131]
и пса Пити.[132] Дойл сбил замок своей дубинкой, но нашел в ящиках только свеженькие пачки с купюрами, достоинством в пятьдесят и сто долларов. Они были такими новыми, что казались фальшивыми, и кто знает, может, так оно и было. При виде такого количества денег, сотен тысяч, наверное, он замер. Это была заначка Таракана. Маленький ублюдок! Интересно, заметит он, пропади, скажем, штук двадцать? Обозлившись на себя за такую мысль, Дойл затолкал ящики обратно и опрокинул секретер на пол. Потом несколько минут рылся в куче бумаг и наконец сдался. Вернувшись в спальню, где Таракан так и валялся в углу, в луже мочи, Дойл ткнул его в лоб тупым концом дубинки.– Карты, или я вышибу тебе мозги, – сказал он.
Таракан явно испугался, его глаз задергался сильнее. Он покосился на дубинку, потом на Дойла. Где-то в глубине его сознания пробуждалось слабое понимание.
– Д… Дайл? – удалось ему выговорить.
– Точно.
Дойл вытащил Таракана из угла и поволок его вниз через холл в восьмиугольную кухню. Тот шлепнулся на кафельный пол в ярком свете кухни, голый, покрытый гусиной кожей, и так и сидел, пока Дойл хлопал дверцами шкафов и варил кофе. Одну чашку он налил себе, другую сунул Таракану. Тот подносил чашку с дымящейся жидкостью к губам, держа ее обеими руками, послушный и довольный, словно маленький французский мальчик, которому досталась порция горячего шоколада. Допив кофе, он, казалось, стал на шаг ближе к реальности.
Дойл помахал дубинкой.
– Карты, – сказал он. – Или…
Без колебаний Таракан поднялся и потащился в восьмиугольную гостиную. Его сморщенный пенис безвольно болтался в зарослях волос. За большой маской ашанти в белую стену был встроен сейф с цифровым замком. Таракан набрал код, и сейф с щелчком открылся. Там, в конверте из манильской пеньки, помеченном «Уиткомб, Кеттл и Слау, адвокатская контора», лежали два потрепанных листа семнадцатого века, с грубыми чертежами и отметками, сделанными неразборчивым почерком, в котором Дойл узнал руку Финстера.
– Значит, ты состряпал весь этот бардак, – сказал Дойл, пытаясь прояснить все до конца, – потому что решил, что сможешь выкопать пиратское золото на моей земле?
Таракан только и смог, что выдавить еще одну кретинскую улыбку, но каким-то образом Дойл понял – дело было не в деньгах. У него их и так было много. Он повсюду разбрасывал пачки денег, словно это была разменная мелочь. Дело было в чем-то большем, менее материальном, можно назвать это романтикой, тайной. Детской мечтой о золотых монетах, диадемах, рубинах, нитях жемчуга, золотых слитках, закопанных в древнем сундуке, рядом с пиратскими черепами и таинственными костями, – прямо как в «Острове сокровищ».
– Ты действительно думаешь, что он там есть? – спросил Дойл. – Долбаный пиратский корабль?
Таракан решительно закивал.
– Она показала мне, – произнес он совершенно разборчиво, хотя взгляд его оставался бессмысленным. – Завязала глаза и отвела меня туда.
– Она? – переспросил Дойл.
Во рту пересохло. А в одной из комнат дома, в стеклянных аквариумах, в тепле искусственного солнца, на опилках в тени тропических растений, дремали ящерицы и змеи.
10
Свет у Мегги не горел. Ее хижина, спрятавшись за пышно цветущей желтой форзицией, была окутана волшебным сумраком, словно замок Спящей Красавицы, скрытый зарослями шиповника. В шуршащем неподалеку камыше пели лягушки.
Дойл подошел к входной двери. На резиновом коврике у двери был изображен сумчатый дьявол, а под ним стояла надпись: «Берлога Мегги!» Он громко постучал. Тут же зажегся свет, словно она не спала, а все это время ждала его прихода. Через несколько секунд он услышал за дверью звук взводимого курка винчестера. «Бог мой, – подумал Дойл, – она что, спит с этой чертовой штукой?»
– Эй, это я, Тим, – позвал он.
– Какого дьявола тебе надо в такое время? – Мегги явно злилась.
Были уже привычные для Дойла три часа ночи.
– Я хочу поговорить о «Могиле поэта».
Ответом было красноречивое молчание, сопровождаемое хором лягушек.
– Ладно, – наконец сказала она. – Только дай мне привести себя в порядок.