Неправильный Дойл

Дойл не ответил. Он понимал, что кормление этих тварей было своего рода представлением. Бедный Таракан. «Я стал крутым, – хотел сказать этим Таракан. – Я теперь важная птица и могу заставить тебя ждать». Но на самом деле он почти не изменился со школьной поры, словно где-то у него висел портрет, который вместо него старел и на котором зловещим образом отпечатывались все его пороки. Он был все таким же тощим и нескладным, каким был подростком. Жилистый, с торчащими локтями, грязной козлиной бородкой, словно приклеенной к подбородку, сальными светлыми волосами, стянутыми в хвост, и знакомым простоватым выражением лица, скрывающим особую злобу. Даже одежда была прежней: вареная футболка с эмблемой «Грейтфул Дэд», пара рваных, залатанных джинсов, ни обуви, ни носков. Длинные костлявые ступни Таракана напомнили Дойлу ступни святых после пыток, изображенных на полотнах Эль Греко, которые он видел в мадридском музее Прадо. Но святость заканчивалась там же, где начиналась, – на грязных пальцах ног.

Таракан, все время бессмысленно болтая, медленно шел вдоль вольеров, подкидывая питомцам рубленые овощи. Дойдя до огромного террариума, в котором находился боа-констриктор, он вытащил из перфорированного металлического ящика клетку с белыми мышами.

– Ненавижу эту часть, – сказал Таракан, но вид его свидетельствовал об обратном. Он просунул руку в клетку, вытащил одну из мышей за хвост и швырнул испуганное животное в террариум. Огромная змея подняла голову, открыла ленивый красный глаз. Мышь нервно побежала по деревянным стружкам, попыталась вскарабкаться по скользкому стеклу. Боа смотрел на это, пока мышь не выдохлась, и, когда сопротивление было минимальным, огромные челюсти открылись, и мышь исчезла в розовом горле.

Дойл не смог вынести этого спектакля и вышел в холл, подальше от жары и этих отвратительных созданий. Он заставил себя вспомнить о Таракане все, что намеренно забыл когда-то. Воспоминания перенесли его в старшие классы вассатигской школы, в 1976 год; в эру клёша, сигарет с марихуаной и колумбийского красного вина; когда, как говаривал дядя Бак, Америка катилась ко всем чертям в мусорной корзине, когда последние традиции покрылись слоем пыли и все, что было нужно молодому поколению, – это хэви-металл, «колеса», диско и прочее, такое же морально убогое.

В те дни Таракан был наркоманом и второсортным дилером. Он распространял полученные по почте таблетки и доморощенную марихуану, смешанную пополам с душицей. За это мелкое мошенничество и некоторую придурковатость в старшей школе на него были гонения.

Ребята из школьной футбольной команды, накачанные парни, которые верховодили в школе – среди них был Эд Тоби, – всей душой ненавидели его. Они безжалостно гонялись за ним в коридорах на перерывах, на парковке перед занятиями и после них, у автобусной остановки, в туалетах, везде, где могли достать его и при этом остаться безнаказанными. Они били его, унижали, снова били. Скорее всего кличка Таракан появилась не потому, что он тайком, в перерывах между уроками, продавал в подворотнях косяки с поддельной травкой, а потому, что он, как таракан, несся по школьным коридорам, отчаянно пытаясь оторваться от своих жестоких одноклассников.

Невероятное партнерство с Дойлом явилось результатом происшествия в столовой однажды во время обеда. Дойл тогда был уже в предпоследнем классе и, непонятно почему, защитил Таракана от двух придурков из футбольной команды, которые решили размазать по полу обед этого маленького ублюдка и ткнуть его туда лицом. Большинство учеников отошли, чтобы с явным удовольствием посмотреть на расправу: злоключения соученика заставили их на время забыть об отвратительной столовской еде, об общих страданиях подростков в муниципальной школе, и никто и пальцем не пошевелил, чтобы спасти Таракана от унижений. Все были разочарованы, когда Дойл двумя хорошо направленными ударами уложил обоих, а Таракан успел сбежать.