Неправильный красноармеец Забабашкин (СИ)

А один из них, приблизившись, произнёс на ухо: «Алексей, расскажи потом более подробно, как это там у тебя получилось. Я своей Людке, если выживу, расскажу. Пусть тоже скачет, гм, этим твоим — аллюром!»

Посмотрев на болезного с сожалением, твёрдо понял, что ничего не понимаю, и что мир, пока я находился без сознания, вероятно, окончательно сошёл с ума. Причём произошло это, насколько я понял, довольно быстро, ведь висящие в коридоре часы, показывали, что сейчас только восемь часов утра.

Покосился на собравшихся, сфокусировал взгляд на очень расстроенной Алёне, у которой из глаз продолжали течь слёзы, и, прекрасно поняв, что у хорошо относящейся ко мне девушки из-за путаницы произошёл небольшой приступ ревности, решил прояснить ситуацию сразу для всех.

— Алёнушка, и вы, товарищи раненые, я вижу, что происходит какая-то нелепица. Манька не скакала аллюром. Но если всем вам интересно, как это было, позвольте мне рассказать вам о Маньке, и о том, как мы скакали, более подробно.

Раненые тут же загудели: «Да!», «Давай, говори!», «Да подробней рассказывай — в деталях!».

А вот Алена, очевидно, мой рассказ услышать не захотела.

— Мерзавец! — вновь вскрикнула девушка. — А ведь ты мне нравился!

— Алёна, да послушай ты. Манька она ведь просто кобыла!

— Ну и сволочь же ты, Забабашкин, если про девушек так говоришь. А ещё герой! Кобель ты проклятый, а не герой! — закричала она и, развернувшись, выбежала в коридор, громко захлопнув за собой дверь.

— Алёна, стой! Алёна! — стараясь кричать во всё горло, просипел я ей вслед, понимая, что в очередной раз своей глупостью и нерешительностью опять всё запутал.

Ситуация требовала немедленного прояснения.

Но, к сожалению, догнать девушку я не мог, потому что встать с кровати всему забинтованному была ещё та проблема.

Дверь в палату за Алёной ещё не успела полностью закрыться, а внутрь вошёл следователь НКВД Горшков.

— Очнулся? — прямо с порога как-то недобро ощерился он. — Тогда теперь поговорим.

— Вашими молитвами, — кашлянул я, прекратив попытки подняться.

Раненые, которые были в палате, каким-то шестым чувством поняли, что разговор предстоит серьёзный, и быстро вышли в коридор.

И тут я заметил напрягшихся сотрудников НКВД, которые, как оказалось, всё это время были в палате и сидели у стены.

Горшков подошёл ближе и я, обратив внимание на его фуражку, обомлел, вспомнив события, которые ранее, в моей голове, словно бы не существовали. В мыслях всё ещё были лишь сон и скачка, но ведь и до этого случилось многое.

Я посмотрел на следователя и спросил:

— Скажите, товарищ младший лейтенант, Воронцов жив?

— Жив, — односложно ответил НКВДшник.

— Хорошо, — кивнул я и спросил о ещё одном важном моменте: — Скажите, мы удержались? Противник не смог захватить Новск? Немцы остановлены?

— Не смог. Остановлены, — вновь с неохотой произнёс мамлей, а потом неожиданно добавил: — К твоему несчастью.

Его язвительность я проигнорировал, списав это на усталость и напряжение последних часов.

В душе появилась радость, а с плеч словно бы упал тяжёлый груз.

«Мы удержались! Мы смогли!» — порхали в больной голове воодушевляющие мысли.

Но я прогнал их прочь и спросил о более грустном, хотя ответ на задаваемый вопрос уже знал:

— А ребята — снайперские пары, они смогли, успели отойти?

— Нет. Ваши их убили.

— Наши? Как это?

— А так это! Когда ваша пехота лесополосу захватила, тогда наши бойцы головы там и сложили, — сказал тот и, недобро зыркнув, добавил: — Ведь они, в отличие от тебя, стояли до конца. И с честью выполнили свой долг. Не то, что ты.

— Я? А что я?

— Ты предателем стал, Забабашкин. Вот что! — сказал, словно отрубил, Горшков.

— Это что ещё за новости? С чего вы это взяли? — обалдел я.

— Как это с чего? А с того, что ты в немецкой форме был пленён! Ты, Забабашкин, перешёл на сторону врага! — отчеканил он, а затем язвительно добавил: — Быстренько ты переоделся и переобулся. Но, — он потряс мне кулаком перед лицом, — не учел, что твои хозяева Новск не возьмут! Вот и попал ты впросак!

Слова его были обидными, и мне даже захотелось Горшкову за них долбануть, например, в глаз. Но вспомнив о том, что он находится фактически на службе и сейчас выполняет свой служебный долг, к тому же не забывая о двух охранниках с автоматами в руках, что маячили у него за спиной, а также исходя из того, что я действительно был одет как противник, решил вывести следствие на чистую воду:

— Товарищ Горшков, скажите…

Тот меня тут же перебил:

— Я тебе не товарищ. Обращайся ко мне — гражданин начальник.

Сейчас мне нужно было прояснить ситуацию, поэтому на его колкости-заходы я внимания обращать не стал, а спросил со всей почтительностью:

— Горшков, ты что, головой, что ль, тронулся? Что за предъявы? Блин, ты чего, правда думаешь, что я перешёл на сторону противника и сразу же форму его надел? Ты это серьёзно? Это же бред.

— Следствие разберётся, как так получилось, что ты в немецкой форме оказался.