Неправильный рыцарь (СИ)

Мостовая перед трактиром «благоухала». Кто-то не то в шутку, не то в отместку трактирщику (славному малому с задатками жулика и бандита, что было крайне необходимо в его многотрудной профессии), одним словом, — куражась, вылил на камни целый (никак не менее десяти кварт) жбан пива. Причем, отменного качества — это рыцарь понял по запаху и даже нашел в себе силы возмутиться столь непростительным расточительством. Было мокро, скользко и очень противно. Эгберт просто измаялся, отдирая от себя цепкие пухлые пальцы, густо унизанные дорогими и дешевыми перстнями вперемешку. Он изо всех сил пытался выпутаться из юбки (в которой, как на грех, успешно застряли уже обе его ноги). Но чем больше он старался, тем хуже был результат.

Галахад топтался неподалеку. И каждую попытку своего хозяина встать сопровождал громким, откровенно издевательским ржанием.

Случайные прохожие тихонько хихикали (кто в кружевной платочек, кто в ладошку, а кто — в кулак), из великого почтения к знатному господину не решаясь засмеяться в полный голос. Другие же искренне недоумевали: почему надо заниматься этим прямо на мокрых булыжниках, да еще и перед трактиром («Неудобно-то как!»), и кто чистосердечно, кто подобострастно прелагали господину барону («так отличившемуся накануне, что ого-го-го-о!») препроводить его с… кхе, кхе… «дамой» в более подходящее местечко. Разумеется, за некоторое, абсолютно пустяковое! ну, чисто символическое вознагражденьице. Ведь господин барон так богат, так щедр. Накануне многие, о-оо! оч-чень многие смогли в этом убедиться. Нижайше кланяемся! нижайше! Примите наши поздравления!

Голова Эгберта шла кругом. Пунцовая краска, заливающая его лицо, становилась все гуще. Всего за одну ночь он снискал себе, если не славу, то уж точно — бешеную популярность на территории целого (и да-а-леко-о не маленького) города. Не стоило забывать и про целый штат сплетников и сплетниц, что официально состояли на службе у госпожи графини: подглядывали, подслушивали, расспрашивали, высасывали из пальца, брали с потолка, просто сочиняли и тут же, по мановению господской руки — распространяли их, как можно дальше, получая за свои немалые труды весьма щедрое вознаграждение. Были и те, кто занимался созданием и распространением сплетен исключительно «из любви к искусству» — их «детища» отличались особой цветистостью деталей и фантасмагоричностью.

Учитывая все вышеперечисленное, самое неприятное ожидало Эгберта впереди.

Глава 4

Междуглавие

Мне воевать охота!

Врагов я убью без счета,

Их замки сожгу,

Их вассалов убью,

Округу в горячей крови утоплю!

И все это — в честь Прекрасной,

С кожей атласной!

— Ах, какая любовь! — вздыхали дамы, с завистью поглядывая в сторону зардевшейся графини Имбергильды. Превеликое смущение и не менее превеликая радость охватили все ее существо, и душа девушки затрепетала в предвкушении. Так бьется и трепещет крохотная пичужка в кулаке шаловливого, разыгравшегося ребенка.

— Ах, как это куртуазно! Как восхитительно! — изнемогали дамы. — Какие чувства…оооо! Ах, почему, ну почему сир Родэрик (Гавейн, Бертран, Геровидал и т. д.) не любит меня с подобной страстью? Ну, почему же?! Ах! Ох!….эхх-х! оооооо!!!

Мне воевать охота!

Врагов я убью без счета —

Поганых язычников и колдунов.

Не вырваться им

Из моих оков!

И все это — в честь Прекрасной,

С кожей атласной!

— продолжал заливаться соловьем менестрель. Сладкоголосый Ауриэль — лучший из лучших, вольный поэт и певец. Он, как никто другой, умел извлечь из лютни столь дивные звуки — то радующие и веселящие сердца, то исторгающие слезы и горестные рыдания.

Рядом с ним стоял благородный Эрлих. Держа под уздцы коня, своего верного Ланселота, он не сводил глаз с узких зарешеченных окон.