Рубка началась страшная, а меня, в который за сегодня раз, накрыла адреналиновая волна. Я колол и колол, скользя вспотевшей ладонью по древку и стараясь бить только наверняка. В первые десять минут мы разменяли троих своих на десяток, но потом не выдержали щиты у первого ряда, и битва едва для нас не закончилась.
Ситуацию спас Икэда. Видя, что половина бойцов первого ряда погибла, полусотник приказал второй линии подхватить с земли копья и резко выдвинуться вперед. Все получилось словно на тренировке. Самураи слишком увлеклись рубкой беззащитных уже солдат, и слитный копейный удар опрокинул их переднюю линию.
Грохот вокруг стоял невообразимый. Лязг железа, стоны раненых, яростные крики сражающихся слились в какой-то жуткий концерт. Ноги цеплялись за трупы, копье норовило вырваться из руки, а в голове звучали слова любимой песни моего друга, Сереги Антипова…
Шаг вперед, подставить умбон под летящую сверху катану, ребром щита вмазать самураю чуть пониже груди, и острие копья входит ошеломленному противнику в глотку! Седьмой!
— В очередь, суки! — ору я на ломаном русском и, отшагнув назад, прикрываю стоящего слева бойца.
Первые свои ордена мы с Серегой получили за защиту блокпоста, и ситуация была очень похожая. Там за нашей спиной стояла церковь, к которой прорывались бандиты, здесь — святилище Милосердной. Сгоревшее, но такое же ненавистное для этих ублюдков. Два мира, и такие разные люди, но как же оно все похоже…
Следующий подскочивший ко мне самурай выбил из рук копье, но продолжить атаку не смог. Мэса ударил его копьем во внутреннюю часть бедра чуть повыше колена, а я, добавив щитом, опрокинул урода на землю. В следующий миг появившийся из-за его спины Акира чудовищным ударом своего тати разнес мой щит пополам.
— А, это ты, обезьяна? — усмехнулся я и, отпрыгнув назад, выхватил из ножен катану.
Гладиус тут не поможет — слишком короткий. Им даже парировать нормально нельзя, гарды ни у римлян, ни у степняков не были предусмотрены.
Отбив в сторону копье Мэсы, самурай сбил солдата на землю ударом плеча в щит и, прыгнув на меня, атаковал мечом сверху.
Наката, помню, учил, что если ладони держать рядом на рукояти, то подвижность катаны станет значительно выше. Мой приятель был хорошим учителем… Резко уйдя вправо, я сбил тати плоскостью своего меча и, шагнув вперед, нанес свой излюбленный удар в незащищенное горло. Острие клинка вошло сюго точно в кадык, и я, провернув в ране меч, резко дернул его на себя. На перекошенном лице Акиры мелькнуло удивление вперемешку с обидой. В следующий миг глаза самурая остекленели, он выронил из рук меч и рухнул передо мной на колени. Кровь толчками выплеснулась из раны на землю, и я, размахнувшись, одним ударом снес этой твари голову.
— Это тебе, сука, за Кенджи! — прорычал я и, подняв с земли свой трофей, продемонстрировал его всем вокруг.
— Акира мертв! Давим! — проревел сбоку Икэда, и солдаты, оттеснив меня в сторону, бросились на оставшихся самураев.
— Господин! Господин! Ясудо пришли! — поднявшийся с земли Абэ обрубком руки указал на реку, вдоль которой к деревне приближалось огромное войско.
Отбросив в сторону голову, я сбил десятника с ног и поясом перетянул ему руку.
Впереди торжествующе закричали солдаты. Последние шесть самураев отступили и побежали назад к своим, что-то крича на ходу, но копейщикам было уже не до них. Ясудо въехали в деревню двумя большими отрядами и первым же залпом накрыли собравшуюся на площади толпу.
Хлопнув раненого десятника по плечу, я усмехнулся и, тяжело дыша, опустился на землю. Ну вот…
Потом всё было как во сне: пришли ребята на броне,
Кругом свои, и наша кончилась война,
А мы сидим, как дураки — спина к спине,
В руках — штыки; акация, блокпост и тишина…
В крови еще стучал адреналин, но усталость была чудовищная. Шестнадцатилетний пацан — это не офицер спецназа, и непонятно, как я вообще стоял на ногах. Впрочем, плевать… Все уже позади! Теперь уже точно все…
Кимура бой принимать не стали. Оставив на земле пару десятков убитыми, солдаты развернулись и побежали в конец деревни, к лесу. Оно и понятно… Копейщикам, в отличие от нас, нечем защититься от стрел, а умирать не хочется никому.