Неправильный треугольник, или Геометрия для взрослых

Герман не был ни зол, ни циничен. Ему действительно было смертельно жаль всех этих безнадежно влюбленных в него женщин. Но он шел по жизни, превращая её в праздник, который понимал и ощущал по-своему. Ему необходимы были новые лица, смена декораций и чувств. Вихреподобная светская суета, приемы, фуршеты и рауты, на которые его приглашали и зазывали, чтобы потом преподнести как главное событие в программе вечера. Потому что он был красив, умен и талантлив, а главное – искренен, что в богемных кругах, насквозь пропитанных фальшью и завистью, случалось крайне редко, отчего и ценилось дорого. Герман с удовольствием нырял в эти богемные водовороты: посещал, улыбался, флиртовал и играл музыку, сводившую женщин с ума. Потому что больше всего на свете он боялся одиночества и скуки, которые пожирали его изнутри, словно ржавчина, оставляя после себя пустоты, которые уже ничем заполнить было нельзя.

Даже тоску, которая накатывала на него вечерами, заставляя браться за саксофон и играть, он благословлял с благодарностью. Потому что, рождая музыку, от которой стыло сердце, Герман заполнял ею пустынность своего осиротевшего сердца.

Никто из его друзей и близких не догадывался о том, чем жила и спасалась его душа. Молодой, красивый как бог, музыкант всегда был внешне благополучен, легок в общении и обожаем.

Уже с последнего курса консерватории его стали приглашать в самые известные коллективы города, на самые престижные сцены. С благословения ректора и при его же поддержке вскоре состоялся сольный концерт, после которого к Герману пришел настоящий успех.

А после двухгодичных гастролей по Европе, вернувшись домой, Герман совершенно неожиданно объявил всем о своем решении жениться. Его избранницей стала странная рыжеволосая девушка, похожая на подростка, с которой он случайно познакомился в аэропорту.

Неожиданность и стремительность выбора поразила не только окружение Германа, но и его самого, так и не сумевшего объяснить, почему тогда в забитом людьми аэропорту он выделил из толпы её, тихую и неприметную.

Несколько часов группа артистов томилась в ожидании задержанного рейса. Отобедав в ресторане и наскучавшись в VIP-апартаментах, Герман нервно прохаживался по залу ожидания, поражая и раздражая скопившихся в нем уставших пассажиров своим длинным стильным пальто и галстуком-бабочкой.

В дальнем углу освоила территорию и шумно прижилась беззаботная стайка туристов с рюкзаками, палатками и гитарами. Приближаясь к ним, Герман жадно ловил лихой бродяжий дух, витающий над загорелыми небритыми лицами парней, угловатыми девичьими силуэтами, и понял, что завидует. Чему? Ответ не находился. Тогда Герман остановился поодаль, слушая незатейливые гитарные переборы и наблюдая за маленькой смуглой девчонкой, сидевшей на огромном рюкзаке в нелепой выцветшей панаме. Она что-то оживленно говорила своим спутникам, забавно хлопая рыжеватыми ресницами, никогда не знавшими косметики, и заливисто смеялась, разбрызгивая вокруг себя светлую нечаянную радость.

Герман долго рассматривал сидящих в кругу туристов, каждый раз цепляясь взглядом за эту незрелую девичью некрасивость. Жадно ловил её голос и смех, окуная пустую душу в её источник, ликующий и чистый. Что-то стало меняться глубоко внутри, заполняя все смыслом и содержанием, давно и безнадежно утерянным.

Диспетчер объявила посадку на его рейс. К Герману уже неслась сопровождающая группы, призывно и нервно махая рукой, когда он рванулся в угол зала, роняя по дороге чьи-то сумки и чемоданы, перешагивая через баулы и хныкающих детей. Стремительно подошел к рыжеволосой девчонке, завис над ней и, протягивая визитку, сказал почему-то срывающимся от волнения голосом: «Меня зовут Герман. Позвоните мне, пожалуйста, вот по этому номеру после 25 числа. Непременно позвоните!» Вся женская половина компании с завистью и восторгом следила за неловкими движениями подруги, прячущей визитку в карманчик выгоревшей клетчатой рубашки.

Самолет Германа давно летел в небе, а немая сцена недоумения все еще висела в душном зале ожидания…

– Зачем тебе эта туристка? Мальчик мой, это же мезальянс! – в отчаянии вскидывала к небу тонкие, ухоженные руки мама после того, как он привел в дом перепуганную смуглую девчонку в шортах и стоптанных босоножках, объявив родителям, что женится.

– Я бесконечно дорожу твоим мнением, мама… Но прости, это не обсуждается.

Впервые в жизни мать уловила в голосе сына незнакомые нотки, от которых ей стало не по себе. С горечью сожалея о том, что сын вырос, Генриетта Михайловна достойно приняла потерю своего права влиять на его решения, вздохнула и пошла на кухню за корвалолом.