Непредсказуемая погода. Искусство в чрезвычайной ситуации

Надежда, часто сопряженная с переживанием дискомфорта и даже травмы, относится к числу сил, посредством которых репаративно настроенный читатель пытается организовать воспринимаемые или создаваемые им/ею фрагменты и частичные объекты. Поскольку читатель способен представить, что будущее может отличаться от настоящего, он/она в состоянии также принять ту глубоко болезненную, освобождающую, этически значимую возможность, что прошлое, в свою очередь, могло бы быть иным, не таким, каким оно было в действительности.

Надеяться – не значит не замечать реального положения вещей или не испытывать интереса к первопричинам данной ситуации. Седжвик писала в разгар эпидемии СПИДа, в то время, когда многие из ее друзей и коллег умирали трудной и мучительной смертью, а сама она лечилась от рака груди. Надежда была завоевана ею с большим трудом и отчасти обусловлена важной ролью, которую играло искусство в те мрачные годы.

Многие темы, обсуждаемые в этих эссе, болезненны, и я не могу возложить всю ответственность за это на Трампа. Одиночество, алкоголизм, недовольство собственным телом, разрушительные отношения, вызывающие тревогу технологии: всегдашние веселенькие темы. Но это не депрессивная книга, и хотя я на протяжении нескольких лет писала множество резко критических текстов, эта интонация не является здесь преобладающей. «Непредсказуемая погода» населена художниками, которые вдохновляют и волнуют меня; они внимательно всматриваются в общество, в котором живут, а также предлагают новые способы видения. Моей основной целью – особенно это касается раздела «Жизни художников», составляющего первую часть этой книги, – было понять контекст и мотивацию того, чем они занимались: как они стали художниками, что ими двигало, как они работали, почему делали то, что делали, и как это соотносится с нашим собственным мироощущением. Некоторые из них – краеугольные камни, чье творчество столь богато, столь насыщено откровениями и провокациями, что я постоянно возвращаюсь к ним. Вирджиния Вулф, Дерек Джармен, Фрэнк О’Хара, Дэвид Войнарович, Кэти Акер, Шанталь Джоффе, Али Смит – это художники, вовлеченность, щедрость и, как сказал бы Джон Бёрджер, гостеприимство которых научили меня тому, что значит быть художником.

Под гостеприимством я понимаю способность расширять и открывать, коррективу к подавляющему политическому императиву, в очередной раз обретшему силу в этом десятилетии, к возведению стен, обособлению и отторжению (печальные последствия которых в миниатюре исследуются в «Рассказе отверженного», портрете беженца, попавшего в ловушку британской системы неограниченного пребывания в депортационном центре). Большинство произведений, которые находятся в центре моего внимания, созданы во второй половине XX века, но я не чувствую ностальгии, оглядываясь в прошлое. Я выступаю как разведчик, отыскивающий ресурсы и идеи, обладающие освободительным или обнадеживающим потенциалом – сейчас и в будущем. Все эти эссе возникли как следствие давнего интереса к проблеме человеческой свободы, в особенности свободы, которую можно разделить с другими и которая не связана с угнетением или лишением прав кого-то еще.

Тексты, которые писались на протяжении почти десяти лет, будучи собранными вместе, демонстрируют долгосрочные интересы, а также трансформацию и миграцию моих идей. Многие важные для меня художники умерли от СПИДа; чтобы оценить масштаб этой потери, потребовалась бы целая жизнь. Я не раз пишу о событиях 16 июня 2016 года, когда была убита член парламента Великобритании, а по сети разошлась вызывающая тревогу фотография Найджела Фаража. Небольшая скульптура Рейчел Нибон возникает в книге дважды, так же как и счастливая встреча с Джоном Бёрджером. В эссе о Филипе Гастоне и ку-клукс-клане входит абзац, который лег в основу моего романа «Crudo», а Ана Мендьета и Агнес Мартин стали ключевыми фигурами моей следующей книги, «Everybody».