Непредсказуемый Анимоха

Потом воцарялось молчание. Ну и фразочка, извините, конечно. Сейчас можно много наговорить, тут другой вопрос: нужно, чтобы был смысл, чтобы ясна была картина. А когда картина, так скажем, фрагментарна и разнородна, совмещает целый ряд самых нелепых противоречий… такая ведь сейчас вселенная. И в сознании образуются зазоры. Через эти зазоры в сознании мы, конечно же, и замечаем Анимоху и Падишаха, и их деятельность. Чем они занимаются?

Тот, кто краткое Я хочет разделить на две буквы, конечно, не страдает от излишней скромности. Выставлять на всеобщее обозрение свой портрет или фото – это все равно что давать окружающим понять, как любишь свое тело (лицо). Интересно, насколько каждый из нас любит свое тело? Анимоха ненавидел собственное тело. Он считал тело своим рабом и считал ниже достоинства идти у раба на поводу. Каждое физиологическое желание, и чувство, даже каждое действие он считал неприемлемым. Даже Боль ему не нравилась – самое возвышенное из физиологических чувств, чувство, сообщающее наиболее интенсивные ощущения! То есть, мазохист находится в высшей стадии самого себя – вот к чему он стремится! Достигнуть наибольшей интенсивности. Анимоха чуждался и этого.

Ну а что скажем об его отношении к холоду и жаре? Скажем, одевался он всегда более или менее одинаково. Даже на охоту он одевался очень строго. Мало кто понимал, почему он придает такое значение официальному костюму.

Вот как выглядела типичная беседа Анимохи и Падишаха.

Падишах:

–Анимоха, какую тему мы сегодня обсудим?

–Как – какую тему? А не приходит ли тебе в голову, что тема должна рождаться сама собой? Почему бы не предположить подобного?

Тут Падишах говорит Анимохе:

–Не ты ли мне вечно твердишь, что давно устал от таких иллюзорных представлений, как спонтанность. Ты сказал, что давно пора признать полную несвободу воли. Чем больше мы проговариваем, сказал ты, чем больше мы вслух проговариваем-регистрируем свои ощущения, тем самым снова вводя себя в заблуждение (а разве речь вслух, да и про себя, это не введение себя в заблуждение?), и тем больше мы подтверждаем свою несвободу. Ты, Анимоха, давно уже и меня сманиваешь в свой лагерь противников свободы воли. Все будет как-то, но это обеспечивает не будущее, а прошлое, по твоим словам получается.

–Что-то ты заговариваешься. Ничего подобного я тебе не предлагал. Не слушайте его: он прикалывается.

Никто не слышал еще от Анимохи подобной фамильярности. На людях с Падишахом он был подобострастен. Наедине – вел себя неприступно. Всем на глаза бросался этот контраст. Все понимали, что не обычный страх или раболепие заставляет Анимоху вести себя с Падишахом так странно. Скорее уж тут заподозрили бы издевку, но все знали, что такой упертый тип, как Анимоха, и издеваться не станет: издевка – земное, сугубо земное, а все сугубо земное Анимоха презирал.

Единственно достойное Анимохи объяснение такое: он был безумен, только безумие может заставить человека вести себя до такой степени дико.

Хорошо. Падишах это терпел, побаиваясь своего товарища.

"Никто не знает, что у него в голове. Полбеды, что ненормален, беда, что при этом буен. Что ему придет в голову в ближайшую минуту. Да уж: опять балуется бритвой. А если на меня кинется: хватит ли у меня сил его обезвредить? Народ его тоже любит: в темницу его не заточишь. А не повредило бы!"

–Анимоха, хочешь в тюрьму?

–Как Вашему превосходительству будет угодно…

–Опять паясничаешь, а не подумал ли ты, подлец, что я говорю всерьез? Да у меня из-за тебя вообще никакой жизни нет, не то, что личной. Я как твоя тень уже стану так скоро!

–Не преувеличивайте, – закричал Анимоха. – Я устал уже Вас слушать: помолчите, сделайте одолжение.

–Может еще и денег тебе одолжить?

Вот в каких спорах проходили их дни. Но ничего не менялось. Анимоха хотел одного – покоя. И покой он завоевывал любой ценой. Ввязывался в любую склоку, говоря, что чем раньше она закончится, тем скорее наступит состояние покоя.

–Не думаете ли вы, – говорил он, – что многие солдаты на самом деле ищут не продолжения борьбы, а долгий покой после всех бурь? Я из таких вот солдат. Я не могу бороться вечно, я чувствую, что и моя энергия рано или поздно закончится. Вот так. Не всегда Анимохе вас смешить.

Тут он начинал дико хохотать, словно невесть как славно пошутил, и так хохоча убегал.

Ничего, насколько мы знаем, он не коллекционировал.