Непредвиденная опасность

Ей, должно быть, от шестидесяти до девяноста, прикинул он. Плоть на лице тряслась, как желе, когда она говорила, и вся была покрыта сетью мелких морщинок, которые не мог скрыть даже толстый слой белой пудры — он лип, точно грибок или плесень, к маске, которая находилась под ним. Волосы короткие, выкрашены хной и завиты в мелкие упругие кудряшки, которые дыбом стояли вокруг головы. Поэтому, сидя спиной к свету, она походила на растрепанную хризантему. Рот был тщательно накрашен алой помадой, видимо, для того, чтобы зрительно уменьшить сильно отвисшую нижнюю губу. На скулах — два слишком ярких пятна румян, брови выщипаны и подведены карандашом, темно-синие тени на веках завершали этот вызывающий макияж. На мадам Смедофф было черное шелковое платье с длинными рукавами, открывающими две маленькие, изящной формы ладошки. На среднем пальце левой руки красовалось кольцо с огромным мыльным камнем. На плечи была наброшена красная шерстяная шаль в клетку-шотландку. Во время разговора она то и дело поправляла ее.

Внезапно мадам Смедофф умолкла на полуслове и уставилась на Кентона пронзительным и неподвижным взглядом. Затем, к немалому его изумлению, синие веки этой странной дамы кокетливо затрепетали, а губы сложились в улыбку.

— Наслышана о вас, мистер Кентон, — сказала она по-английски. — Вы напомнили мне Мопассана. Губы в точности как у него.

— Но это невозможно, мадам Смедофф.

— Отчего же?

— Невозможно, чтобы вы помнили Мопассана. Ведь когда он умер, вы были совсем маленькой девочкой.

Мадам Смедофф, похоже, удивилась, затем стала прихорашиваться, захихикала и обернулась к девушке.

— Вы вроде бы говорили, Тамара Проковна, что он англичанин? Просто не верится! Такой же неискренний, как француз, и мрачен, точно немец. Забавно! — И все тело ее затряслось от беззвучного смеха.

Чувствуя себя довольно глупо, Кентон стал намазывать маслом кусочек хлеба. Толстуха же продолжила разговор с Тамарой, но время от времени бросала в его сторону проказливые взгляды, от которых Кентону стало совсем уж неловко, и он сидел, не отрывая взгляда от тарелки. Ему стало легче, когда в гостиную вернулся Залесхофф.

Однако присутствие этой странной мадам Смедофф все же не помешало ему сделать кое-какие выводы. Получалось, что он невольно стал союзником Залесхоффа и противником Саридзы. Тот факт, что симпатия к первому была в большой степени обусловлена жестокими, можно даже сказать, отвратительными действиями Саридзы, не подлежал обсуждению. Итак, прежде всего надо трезво оценить положение, в котором он оказался. Его разыскивает австрийская полиция за убийство Захса. Его присутствие на территории Чехословакии незаконно, а потому опасно. Он уже давно не мог как следует выспаться, и нервной системе, очевидно, нанесен огромный урон. Этот русский, Залесхофф, приложил немало усилий, чтобы избавить его от опасности, во всяком случае, в том, что касалось австрийской полиции. Чего никак не следовало допускать. Ведь он, Кентон, фактически превратился в пленника Залесхоффа, в человека, ждавшего милости от представителя Советского правительства. Эта мысль просто бесила Кентона. Нет, с Залесхоффом следует держаться твердо, предъявить ему ультиматум. Залесхофф должен немедленно выдать этого типа, Ортегу, в противном случае он, Кентон, сделает все… сделает что? Сдастся властям? Об этом не могло быть и речи. Удрать в Англию? Он думал об этом и раньше. Получается, с горечью подумал Кентон, что он не может сделать ничего. Ну разве что написать об этой своей истории в «Таймс». Он мрачно жевал бутерброд. Сам вид Залесхоффа, только что вышедшего из ванной — такого розового, посвежевшего и деловитого, — лишь усиливал чувство раздражения. Да этот человек даже со своей работой толком не справляется! Между тем негодяй и убийца Саридза готовится выехать в Бухарест и может сделать это в любой момент. А эти представители демократических сил и ухом не ведут, принимают ванну, попивают себе кофе в компании с чудаковатой старой каргой, которой самое место…

— Итак, Андреас, — холодным и насмешливым тоном начал он, — что будем делать дальше?

— А вот это, — мадам Смедофф резко развернулась в кресле и перешла на английский, — мне тоже хотелось бы знать. Что вы решили, Андреас Прокович?

Залесхофф закурил сигарету.

— Я еще ничего не решил.

Толстуха фыркнула и обернулась к Кентону.

— Вы, молодой человек, похоже, не лишены здравого смысла. Что думаете?

— Думаю, мы лишь напрасно тратим здесь время. Саридза может уйти.

— Сегодня вплоть до четырех нет ни одного поезда до Бухареста. А самолета туда же не будет до завтрашнего утра. Один из наших наблюдает за машиной Саридзы, второй засел на втором этаже отеля и следит за его номером.

— Я этого не знал.

— Разве вы не слышали? Мы же об этом говорили.

— Он не понимает по-русски, — объяснила Тамара.

Мадам Смедофф тихо хихикнула.

— Так, значит, этому бедному мальчику еще неведомо, какая я гадкая и испорченная старушенция! — И она в приступе смеха так и заколыхалась всем своим огромным телом.

— Ольга! — сердито одернул ее Залесхофф.