Непредвиденные обстоятельства

Пришлось возвращаться. И засветло им не удалось доехать до станицы Старореченекой, как они себе намечали. Короткий день растворился вскоре в морозной мгле. Костя на ходу, свесив ногу, пробовал, не сбиваются ли они опять с накатанной дороги на мягкий, пушистый сверток, который опять заведет их бог знает куда.

Буян стал и шумно вздохнул. Тотчас притулилась к оглобле и Стрелка. Костя слез, подставил ей плечо, потом — Буяну, чтобы они могли стереть образовавшиеся от дыхания толстые сосульки.

— До Старореченекой, верно, не доедем,— сказал Костя, одеревеневшие губы плохо его слушались.— А ты не помнишь, тут по дороге негде пристроиться? Никакого жилья нет?

— Помнится, должен быть аул казахский,— откликнулась Галя.— А точно не знаю... Мишка — тот бы сказал. Ему тут каждый бугорочек и кустик знакомый.

Костя снова уселся в кошеву. И теперь уже мало было шевельнуть коренника вожжами, пришлась подхлестнуть и кнутом, чтобы снова стронуться с места. — Не проехать бы в темноте,— озабоченно сказал Костя.

— Ихние собаки не пропустят...

Костя, державший в руках вожжи, внезапно почувствовал, что шаг у Буяна стал пружинистей и уверенней. Очевидно, это же почувствовала и Галя.

Она спросила:

— Близко, что ли?..

Оказалось, что близко. И хорошо, что дорога подводила почти к стенам глинобитной мазанки, стоявшей на окраине аула. А то б свободно проехали мимо. В мазанке было темно. И в ауле, который угадывался по правую руку, тоже не светилось ни огонька. Собаки же в такую морозину предпочитали жаться к теплым хозяйским дверям, а не носиться без толку по улицам в поисках, кого бы облаять.

Буян остановился и коротко заржал.

На скрип полозьев, на его ржание с протяжным визгом отворилась низенькая дверь, и, пригнувшись, из дома в темноту шагнул к саням высокий казах без шапки.

— Нам бы переночевать у вас, аксакал,— сказал Костя: луна как раз проглянула в разрыв облаков, и он увидел, что перед ним старик.

— Ходи...— отозвался тот, даже не разглядев проезжих.

Костя же сразу сообразил, пускает их хозяин на ночлег или нет. Но старик взял Буяна под уздцы и повел в загон, крытый лишь наполовину. То ли на топку его разобрали, то ли на корм корове пошла плотная, свалявшаяся солома. Корова стояла в углу, в затишке. Обнажившиеся жерди торчали, словно пики.

— Иди в дом,— сказал Костя толокшейся рядом Гале.— Я их сам распрягу и поставлю.

Здесь у стены хотя бы не было ветра, который весь день налетал сбоку и даже за борта плотно запахнутых тулупов запихал полные горсти снега. Костя накоротко, чтобы они выстоялись и чтобы не могли дотянуться до сена, привязал лошадей, и старик помог ему занести в дом сбрую.

Он зажег фитилек в щербатой граненой стопке, и сразу потемнело пятно окна, которое до этого отливало голубым серебром. А когда он еще раздул угли в железной печурке, подложил сухого тала и нетолстых поленьев и вспыхнуло, загудело в топке пламя, то комнатка с голыми деревянными нарами показалась им домом обетованным после непроглядной ветреной ночи, когда они тащились по степи без всякой надежды скоро попасть к жилью.

— Клеб нету... Майорка нету...— пожаловался старик, нахлобучивая малахай и натягивая отнюдь не щегольской черный чапан.— Садис...

Костя скинул тулуп, а шинель не снимал, пока печурка не нагреется. Галя достала из мешка и положила на конфорку полбуханки совершенно каменного, замерзшего за день пути хлеба. А потом, чуть отодвинувшись, они стали греть над печуркой затомившиеся на морозе, припухлые руки.

Еще Галя поставила чайник, зачерпнув в ведре у окна талого льда. Костю в тепле разморило и стало клонить ко сну, и он, чтобы встряхнуться, полез в верхний карман гимнастерки — там он держал трофейные часы, плоский «Мозер».

— Хорошо это мы с тобой!..— сказал он. .

— А сколько уже?

— Половина одиннадцатого.

Старика не было долго.

Стрелки подошли почти к двенадцати, когда он вернулся. Под мышкой держал дряхлую ситцевую тряпку, в нее было завернуто мясо.

Килограмма два.

Костя был голоден. Но ему в эту минуту не стало радостно от предвкушения ужина. Скорее он испытал горечь. Он представил себе: в такое трудное время занять где-то мяса, и вовсе не занять, а выпросить без отдачи, стоило старику немалых, должно быть, унижений. Но унижения — это осталось позади, и даже в скудном свете коптилки замечалась гордость на его лице — он в состоянии, как положено, как завещано предками, принять незваных, случайных гостей, чьи сани возле его дома заскрипели полозьями в буранную, кромешную ночь.

В лоскуте, оторванном от этой же тряпки, он принес чаю — заварки на две, вечером и чтобы утром еще можно было попить. Чаю у него в доме не водилось — крохотный узелок он достал из кармана ватных штанов.

Пока варилось мясо в небольшом казане, Костя, узнав, где тут поблизости поят лошадей, сводил их к колодцу, вернулся и гадал им сена. В комнате уже был расставлен на кошме низенький круглый стол, и Галя ждала его, чтобы чай нить перед едой, как положено у казахов.