Непредвиденные встречи

– То, что мы называем Городами, – это континуум более сложного порядка, чем пространство. Это иная вселенная, та, что предшествовала взрыву, породившему наш мир; то, что смогли сохранить разумные существа той вселенной при прорыве сингулярности около двадцати миллиардов лет назад. Любопытники – не что иное, как локальные области, объемы этого континуума, изолированные полем тяготения. Под корой планеты покоится сфера из той же материи. Это все, что удалось ИМ сохранить при взрыве протосолнца. Паутины – это автоматические устройства, связывающие нашу и ИХ вселенные и охраняющие Города от разрушени я… Причина же вынужденного контакта в том, что наше появление здесь, на Тартаре, изменило условия существования Городов, мы не владеем теми видами полей, которые не приводят к их дестабилизации. Даже тщательное капсулирование Городов, а иногда и наших аппаратов – вспомните звездолет Тенишева – не помогает, Города распадаются, так как энергопотенциал нашего пространства-времени в миллионы раз ниже. Паутины не успевают за нами, а мы, не ведая того, уничтожаем мир, населенный самыми древними из существ! Мы уничтожаем праразум! И если наше присутствие на планете продлится долго – может вспыхнуть квазар, который уничтожит не только пылевое облако, но и всю Галактику! Вот почему присутствие наше на Тартаре крайне нежелательно. Мы действуем быстро, а быстрое действие не гарантирует верной мысли… Грехов слабел буквально на глазах. Передохнув, продолжил:

– Сеятели, изучающие мир Тартара, ушли от нас в развитии на миллионы лет – страшная цифра – миллионы лет! Но цивилизация Тартара, мир Тартара насчитывает десятки миллиардов! Я не знаю, обладают ли Сеятели чувством юмора, но, вероятно, наши попытки осмыслить жизнь Тартара должны казаться им смешными. Контакты же с нами им практически не интересны и не выгодны с той точки зрения, что они живут гораздо быстрее… Я кончил, время мое истекло. Повторяю – уходите с планеты. Я знаю, я сам это пережил – это обидно и неправдоподобно. Но – уходите. Если они, Сеятели, прошедшие путь в сто тысяч раз более длинный, не могут полностью постичь эту жизнь, то не сможем и мы. И еще: излучение Тины опасно для всех существ биологического цикла, основанного на воспроизведении сложных материальных комплексов – молекул. Это их слова… Прощайте. Ты слышишь меня, Полина?..

Лицо Грехова осунулось, глаза потухли, губы произнесли еще раз «слышишь?», и виом опустел.

– «Черепаху»! – отрывисто приказал Молчанов, наверное, единственный, кто не потерял в общем смятении присутствия духа. Свекольников кинулся из зала, за ним еще несколько спасителей. И в это время наблюдатели доложили, что серые призраки оставили у корабля два танка экспериментаторов и человека в скафандре. Сеятели не забыли никого.

– Шесть минут, – сказал Квециньский, – шесть минут контакта… А в них миллиарды лет…

Корабль Молчанова стартовал с планеты и подходил к Станции, стыковочное поле подхватило его и подтянуло к трубе перехода, где уже дежурила группа врачей.

– Жестокость правды… – с тоской сказал Банглин, глядя на пушистый шар Тартара, струивший мягкий пепельный свет на лица людей. – Пусть все наши попытки познания кажутся им смешными, пусть. Мне не обидно. Мы будем падать и расшибаться, и я не вижу иного пути. Я только задаю себе вопрос: под силу ли – не нам – потомкам нашим понять цивилизацию, невообразимо далекую по всем параметрам жизни и смерти?! Решить проблему, которую не смогли решить Сеятели? Они – которые прошли путь в тысячи раз больший, чем возраст земной культуры?!

– Я не знаю, – тихо отозвался Квеци ньский. – Но я надеюсь.

«Кто может сказать? – думал он, вспоминая лицо Грехова. – Кто знает? Если Вселенная пульсирует и каждые двадцать миллиардов лет формируется заново в неистовом взрыве протосолнца, чтобы потом пройти через красное и фиолетовое смещения и снова взорваться, то, возможно, в каждой из рождающихся вселенных разум, подобный нашему, не раз будет задумываться над чудом начала и конца всего сущего… Кто мы перед лицом вечности? Что мы умеем? Страдать и бороться! Страдать и бороться… Может быть, это и есть единственно правильный путь? Падать, вставать и через муки и боль идти вперед?..»

Сквозь наступившее молчание люди в зале услышали эхо шагов нескольких человек. Шаги замерли у полуоткрытого входа в зал, дверь растаяла совсем, и в зал вошли несколько человек, впереди Молчанов.

– Где врачи?! – спросил он таким тоном, что все невольно подались вперед. Маленькая женщина бросилась к нему, остановилась в нерешительности.

– Они уже там, – тихо и ви новато сказал Квециньский. – Все, кто нужен.

Молчанов повернулся к Полине, но прямого взгляда женщины выдержать не сумел, отвернулся.

– Ничего, – глухо проговорил он, – ничего… – И устало, очень устало, волоча ноги, подошел к огромному объему главного обзорного виома.