Непредвиденные встречи. Пришествие. Возвращение блудного конструктора. Дети вечности

– На Землю. Габриэль, наверное, прав, все сейчас решается там, даже судьба Конструктора, хотя представить это трудно. Интересно, что он хотел сказать своим «мы не встретимся»?

Анастасия вздрогнула, хотела что-то сказать, но передумала, а Ратибор был занят своими мыслями, и поэтому мысль девушки прочитать не смог.

За три часа до подхода Конструктора к поясу вакуум-резонаторов стало известно, что из Систем исчезли все чужане. Не только их чудовищные «корабли», за исключением одной «морской раковины», но и отдельные рои и особи. За ними ушли из-под наблюдения и серые призраки.

Безопасники восприняли это бегство как предупреждение очередного и, может быть, последнего катаклизма и срочно созвали совет для решения одной-единственной проблемы: что делать? Дискуссия длилась долго – почти пять часов, а потом дискутировать стало некогда, Конструктор подходил к границам «ничейной зоны», за которыми его ждали изготовившиеся к бою установки вакуум-резонансных излучателей.

Ратибор не участвовал в совещании, он сопровождал Настю домой.

Они избрали окружной путь – через метро тревожной линии попали сначала на спейсер «Клондайк», стерегущий Землю в составе второго погранфлота на расстоянии в миллион километров от нее. Земля отсюда виделась голубоватым пятнышком света, и Анастасия невольно прошептала:

– Господи, какая она маленькая!..

Ратибор не ответил. Ему было холодно и одиноко, несмотря на близость любимой женщины, потому что за ее пережитыми страхом и болью прятались неуверенность и смятение, рожденные тревогой за судьбу Габриэля Грехова, и факт этот не подлежал сомнению. Что он означал для него лично, Ратибор анализировать не хотел, но тщательно скрывал от девушки свое настроение и мысли. Она же, занятая своими переживаниями, скорее всего воспринимала его ровное поведение как нечто само собой разумеющееся, хотя и мало соответствующее обстановке.

Линия метро «Конунга» вынесла их на Луну, в парк Геограда, откуда они перепрыгнули в Новосибирск. И первое, что поразило обоих, – большие группы людей, молча вслушивающихся в речи ораторов, молодых и старых, мужчин и женщин, одинаковых в своем стремлении донести до слушателей свои мысли и переживания. Это были не только члены Всемирного координационного совета, психологи и социологи Академии наук, но и лидеры неформальных и общественных организаций, писатели, известные деятели искусств, актеры, художники и просто люди, почувствовавшие ответственность за жизнь на Земле, как за свою собственную. Видимо, слова Баренца и Грехова, прозвучавшие в передаче всемирного информвидения, не пропали даром. Зерна сомнения в правильности курса «защиты до последнего патрона», посеянные в благодатную почву, взошли и уже давали плоды: люди начали думать, взвешивать свои действия и чувства, и все меньше оставалось таких, кто на появление К-гостей отвечал пальбой или криком страха.

По дороге к дому почти не разговаривали. Настя перестала дрожать и шла задумчиво-рассеянная, опираясь на твердую руку Берестова. На широте Новосибирска стоял полдень, солнечный и тихий, воздух был напоен ароматами начала лета, природа звала отдохнуть, и не хотелось думать ни о чем зловещем, и только лица попадавшихся на пути прохожих заставляли сердце биться в прежнем ритме заботы и тревоги.

Ратибор не стал заходить к Анастасии, а она не стала его приглашать. Оба все понимали без слов.

– Берегись, опер, – тихо сказала девушка на прощание, не отвечая на его поцелуй, – еще не все закончено… и нет уверенности ни в чем. Обещай мне выполнить одну просьбу.

Ратибор посмотрел ей в глаза, пытаясь понять, чего она хочет, сказал медленно, как Железовский:

– Обещаю.

– Найди Габриэля… где хочешь, но найди. И передай… – Она подумала. – Передай ему, что он ошибается, он – не изгой, ты понял?

– Я понял. – Губы едва двигались, и разжимать их приходилось силой. – Он не изгой. Прощай. – Он повернулся, чтобы уйти, но Анастасия задержала его, положив руку на плечо, повернула лицом к себе.

– Не делай далеко идущих выводов, опер. Может быть, Габриэль на самом деле – дитя вечности, как он однажды выразился, но это мы превратили его в хомозавра, которому не место среди людей. Он одинок сто лет! Одинок, как… Конструктор, а одиночество – худшая из мук не только для любого из нас, но и для него тоже.

Ратибор принудил себя улыбнуться.

– Почти по Маркесу – сто лет одиночества [110].

– Господи, как вы не похожи! – вырвалось у Анастасии. – Иди, Ратибор… и возвращайся.

Ратибор поцеловал ее в ладонь и пошел через лужайку перед домом к оставленному пинассу. Время, отпущенное ему комиссаром, кончалось, и он был почти рад, что прощание оказалось коротким. Буря в душе улеглась, сменившись холодной решимостью и трезвой оценкой своего положения. Настя просила найти Габриэля, он согласился. Она сказала: не делай выводов, – он не стал их делать. Остался пустяк – найти проконсула и выяснить, почему он «дитя вечности», почему он не изгой и что собирается делать дальше.