Непреодолимое искушение

— Нет-нет, она жива, но вы должны позволить доктору сделать свою работу.

— Она беременна… — Чейз еще раз попробовал прорваться. — Она носит моего ребенка.

— Мы скажем доктору. Мы скажем ему, что вы здесь. — Сочувствие смягчило лицо офицера. — Как только он позволит, обещаю, я позову вас.

— Я должен быть с ней.

— Я понимаю, поверьте.

Следующие пять минут тянулись целую вечность, наполненные страхом и беспомощностью. Чейз слышал звук сирены, приближающийся медленно, слишком медленно. Все снова замедлилось, но наконец один из полицейских, стоявших у машины Эммы, махнул Гарсии.

— Идите, — разрешил тот.

Чейз бросился к машине по обломкам металла и битому стеклу, огибая самые большие куски, не обращая внимания на впивающиеся в босые ноги куски поменьше. Он упал на колени у водительской двери. Эмма сидела внутри этой стальной западни, закрыв глаза. Это его не встревожило: подушки безопасности сработали, а вот от вида крови он чуть не лишился чувств.

— Она беременна, — сказал Чейз человеку, которого он определил как доктора.

— Я понял.

— С ней все будет в порядке?

— Она периодически теряет сознание. Точнее можно будет сказать, когда мы отвезем ее в больницу и осмотрим.

— Она…

Голос снова подвел его.

Он боялся задать вопрос, потому что не думал, что сможет вынести ответ. Врач положил руку ему на плечо.

— Она выживет. Спасибо ремню безопасности и хорошо сделанной машине.

Облегчение переполнило его, на глаза навернулись слезы. Впрочем, долго это не продлилось.

— А наш ребенок?

— Простите. — Печаль в голосе врача чуть не свела Чейза с ума. — Я не могу сказать.

* * *

Происходило что-то странное. Эмма попыталась понять что, но не смогла сосредоточиться. Голоса становились громче и снова почти исчезали. Она чувствовала тревогу за словами, но каждый раз, как она пыталась вслушаться в слова, они неизменно ускользали. Темнота наступала, и она почти сдалась ей, но что-то — нет, кто-то — не отпускал ее, заставлял возвращаться в этот мир боли и страха. Снова раздался этот голос, просящий, умоляющий. Она попыталась открыть глаза, но тут яркий свет пробился сквозь опущенные веки, взорвавшись болью в голове. Открыть глаза — впустить боль внутрь, нет, нельзя.

— Я не хочу, — попыталась она объяснить.

— Чего, чего не хочешь, милая?

Она знала этот голос. Это был голос Чейза. Она нахмурилась. Чейз… Что-то было связано с Чейзом, что-то, отчего становилось еще больнее, только боль была не физическая, а душевная.

— Эмма, чего ты не хочешь?

Она попыталась ответить, и у нее получилось.

— Не хочу открывать глаза. Больно.

— Ничего. — Почему-то ее ответ обрадовал его: она почувствовала его облегчение. — Можешь не открывать.

— Что случилось?

Что-то ведь случилось, что-то плохое, от чего хотелось спрятаться в эту темноту, несущую покой.

— Ты попала в аварию, Эмма.

Несколько мгновений она обдумывала его слова. Какая-то часть ее билась в истерике, не желая думать, понимать, потому что понимание принесет еще более сильную боль. А потом осознание обрушилось на нее.

— Что с ребенком?

— Мы не знаем, Эмма. — Его интонация говорила об обратном. Ей вдруг стало очень холодно и так больно, что она едва могла выдержать эту боль. Беспомощные слезы покатились по ее лицу. — Тебя отвезут в больницу. Держись, милая.

Темнота вернулась, и на этот раз Эмма без колебаний упала в ее мягкие объятия.

— Как она?

Чейз, сидящий в больничном коридоре с забинтованной ногой, поднял тяжелый взгляд на приближающегося Рейфа. Он не знал, как брат нашел его в этом лабиринте. Он сидел у палаты Эммы и ждал результатов осмотра.

— Она потеряла нашего ребенка, Рейф. Вот как она. — Чейз сжал кулаки. — Они мне еще не сказали, но я слышал, что врачи говорили о выкидыше. Они сейчас там, с ней.

— Мне жаль, Чейз.

Почему-то это простое извинение наполнило его гневом. За последние два десятилетия он научился усмирять этот гнев и прятать его поглубже, взаимодействовать с миром спокойно и хладнокровно. Стоило Чейзу услышать слова брата, это умение куда-то испарилось. Рана открылась, и вся боль, все страдание, которое он пережил за годы издевательств, вырвались наружу.

— Жаль, — мягко повторил Чейз. Он встал, схватил Рейфа за изящно повязанный галстук и впечатал в стену. Боль пронзила ногу, только подогрев его ярость. — Тебе жаль? А ты знаешь, почему Эмма оказалась именно на этом перекрестке именно в этот момент, ты, сукин сын?

— Отпусти меня, Чейз.

— Она оказалась там из-за тебя. Она оказалась там, потому что прочитала твое письмо.

Лицо Рейфа потемнело от гнева.

— А с какой стати она вообще полезла в твой телефон? Черт возьми, Ларсон, я не виноват, что она шпионит за тобой и проверяет твою почту у тебя за спиной!

— Нет, ты виноват! Ты виноват во всем! — Скорбь переполнила Чейза. — Как ты думаешь, почему я с ней? Ты когда-нибудь задумывался об этом?

Лицо Рейфа стало отстраненным, глаза опустели.

— Потому что я попросил тебя присмотреть за ней, отвлечь, пока я буду обделывать дела с Уортом. Потому что это было выгодно нам обоим.

— Очень холодно.

— Ну… Еще ребенок.

— Снова промазал. Есть только одна причина, почему я с Эммой.

Рейф помолчал.