Мое пробуждение было довольно-таки приятным. Я лежала на чем-то мягком, в тепле и ком-форте; разомкнув тяжелые веки, я увидела перед собой стол, заставленный разнообразными предметами, и сощурила сонные глаза, которые немного резал свет свечей. Сильно болела нога, но подушка под моей головой была такой мягкой и нежной, что…
Что я здесь делаю?!
Придя в себя, я резко села на постели и пребольно ударилась головой о полку, прибитую над ней. Я была в будке Лакримосы, лежала на устроенной в ней постели, причем едва помещалась, с моим-то ростом. Места здесь было так мало, что я почти ощутила приступ клаустрофобии, но в остальном здесь было довольно-таки уютно. Жилище было обставлено добротной мебелью: кровать, которая выдерживала мои килограммы, столик, на котором громоздилась впечатляющая куча вещей, много-много полочек, и небольшой стул, отодвинутый к стене. Самого хозяина сейчас не было; я решила воспользоваться моментом и слинять, стараясь не думать о том, почему меня еще не съели. Откинув с себя одеяло, я увидела, что моя раненная нога была перевязана желтоватым бинтом, а раны на моем теле также закрыты повязками или пластырем. Сабли не было. В ужасе я оглядела пол, обнаружила красивые ножны рядом с собой, схватила и прижала к груди. Сумка с артефактом была тут же. Довольно вежливое обращение с едой!
Я вытащила саблю из ножен и чуть не ослепла от красного света, который она испускала. Об этом обязательно нужно подумать, но сейчас, наверное, не лучшее время. Так что я спрятала оружие обратно, повесила сумку на плечо и, прихрамывая, вышла из будки.
— Лакримоса!
Мой странный знакомый стоял неподалеку от будки, и при виде меня счастливо улыбнулся, раскинул руки и помчался ко мне. Я увернулась от внезапных объятий.
— Ну-ка стой! Стой, а то как дам!
Лакримоса остановился и растерянно на меня взглянул.
— Плохо?..
— Не подходи!
К сожалению, слушать меня он не планировал. Дернув меня за штанину, он повалил меня на каменный пол, и я ударилась головой так сильно, что перед глазами все поплыло. Обжигающие руки Лакримосы схватились за мою раненную ногу и принялись ее ощупывать, но я едва соображала, что творится.
— Лакримоса? Лакримоса!
Я разомкнула веки и посмотрела на него сквозь ресницы. Из моего носа текла кровь, этого я не видела, но чувствовала. Вот же сильная дрянь, а! Если б только дотянуться до сабли, я б ему его бошку… ах, все так болит…
— Лакримоса!
Человечек провел ладонью по моему лицу, после чего поднес ее, испачканную в крови, к глазам, долго соображал, а потом в ужасе вскочил и запищал, совсем как крыса. Вокруг меня затопали тысячи крысиных ног, и я подумала «вот оно!», а затем закрыла глаза, уверенная, что моя песенка спета.
Однако, песенка оказалась длинноватой.
Я снова открыла глаза, на этот раз оттого, что в мой рот заливали что-то холодное и невероятно, невероятно вкусное! Я жадно глотала, задыхаясь от наслаждения, а затем, когда угощение кончилось, обвела окружающий мир взглядом. Лакримоса склонялся надо мной. Кажется, моя голова на его коленях. Мерзость какая!
— Лакримоса! Плохо? Лакримоса! Плохо?
— Конечно мне плохо, идиот несчастный, — пробормотала я, хотя, честно говоря, чувствовала себя гораздо лучше. — Ты меня чуть не убил.
— Лакримоса!..
Его волосатые руки подняли мою голову, и я зажмурилась от отвращения, когда он прижал меня к своей волосатой груди. В глубине ее билось его человеческое сердце…
— Ну все, отпусти.
— Плохо?..
— Да ничего, сойдет.
— Лакримоса!
— Лакримоса, отпусти.
Его сердце забилось радостно.
— Лакримоса! Лакримоса! Лакримоса!
— Да Лакримоса, Лакримоса, только отпусти.
Я с трудом выбралась из его рук, и увидела, что у него было лицо самого счастливого на свете человека. Меня даже передернуло.
— Чего лыбишься?
— Лакримоса…
Он схватил мою руку и прижал к губам, принимаясь горячо и страстно целовать. Мне показалось, что меня стошнит, и дело было точно не в возможном сотрясении мозга. Просто его губы были волосатыми, а я и так-то поцелуи не люблю… фу!
— Э, слушай, — я отобрала у него руку и неловко улыбнулась. — Лакримоса…
— Лакримоса!
— Да, Лакримоса, мне нужно домой. Домой. Наверх. Понимаешь? — я указала пальцем на потолок. Лакримоса поднял взгляд и довольно долго молча пялился в темную вышину.
— Понимаешь?
— Лакримо-оса-а…
Я пытливо на него смотрела. Надеюсь, понял!
Наконец, он опустил взгляд, посмотрел на меня и покачал головой.
— Плохо…
— Это что, «нет»? Ну уж нет! Я тут оставаться не собираюсь! Я так или иначе выберусь! Я тебе не пленница, понял? Я — Скиталица! И я сбегу отсюда!
Лакримоса опять схватился за мою руку, и я почувствовала комок в горле от мысли, что он снова станет ее целовать, но он вместо этого лишь погладил ее ладонью, сказал:
— Плохо.
И указал на мою раненную ногу.
— Да я могу идти! — воскликнула я и попыталась встать, но ногу пронзила столь сильная боль, что я упала обратно. — Ух… А хотя ты, наверное, прав… Плохо.
— Плохо!
— И что теперь делать?
— Лакримоса!
— Нет, я не могу остаться! Мои друзья меня ищут! Наверняка ищут…