– Если не дождусь Таню, то ты передай, что я прошу прощения за то, что не так воспитала ее, а потом еще и сама на нее за это обижалась.
Мария Ивановна вышла из больницы в смятенных чувствах, расстроенная, и заковыляла к остановке. Села в трамвай, но, проехав несколько остановок, увидев в окошко храм, сошла. Зайдя в церковь, заробев, остановилась, не зная, что дальше делать. Службы уже не было. Несколько женщин намывали полы. Она подошла к одной из них:
– Здравствуйте, извините, пожалуйста, а можно ли священника в больницу позвать к умирающей?
– Конечно, можно, милая. Сейчас батюшку Димитрия приглашу, и вы с ним поговорите.
Мария Ивановна стояла в храме и смотрела на икону Божией Матери. «Как жаль, что я не знаю никаких молитв. А ведь в детстве учила с бабушкой какую-то молитву Богородице. Теперь уже не помню. Господи, ведь сама бабушкой стала, но ни своих детей, ни внуков молитвам не научила. Помру, и помолиться за меня некому будет», – с тоской подумала Мария Ивановна.
Неожиданно рядом с собой она услышала шутливую присказку, которую когда-то сама любила повторять своим ученикам в школе на уроках геометрии: «Биссектриса – это крыса, та, что шарит по углам, делит угол пополам».
Мария Ивановна, вздрогнув от неожиданности и удивления, повернулась и увидела того, кто это сказал. Но от этого ей стало не легче. Перед ней стоял высокий бородатый священник и улыбался. «Господи, неужели я тоже схожу с ума?» – в смятении подумала Мария Ивановна.
– Ну, Мария Ивановна, я вижу, вы меня не узнаете, а я вас сразу узнал.
– Нет, не узнаю, – растерянно сказала Мария Ивановна.
– Это потому, что в школе я был без бороды и рясы. Я ваш бывший не очень прилежный ученик Тарасов.
– Господи, Дима, – всплеснула руками Мария Ивановна.
– Тише, Мария Ивановна, а то услышат и не поймут, я ведь теперь отец Димитрий. Лучше расскажите, что у вас стряслось, а уж потом поговорим обо всем остальном.
Но Мария Ивановна вместо того, чтобы говорить, расплакалась, уткнувшись в рясу отца Димитрия, сквозь слезы только повторяла: «Дима, Дима, как я рада, что это ты».
– Ну не надо плакать, Мария Ивановна, – успокаивал ее отец Димитрий, поглаживая по голове, как маленькую девочку, седенькую, хрупкую старушку, когда-то грозного завуча средней школы номер 37.
Наконец-то Мария Ивановна успокоилась:
– Дима, то есть, простите, отец Димитрий, вы помните вашу бывшую учительницу биологии Веру Семеновну?
– Как же я могу ее забыть, она со мной атеистическую работу проводила как с идеологически отсталым элементом, – засмеялся отец Димитрий. – А что с ней?
– Она в больнице умирает, я думаю, к ней надо съездить.
– От чего она умирает? – сразу посерьезнел отец Димитрий.
– Она выпила уксус.
– Тогда, Мария Ивановна, поспешим, если она помрет без покаяния, ее как самоубийцу нельзя будет даже отпевать.
Отец Димитрий сходил в алтарь, взял там портфель и провел Марию Ивановну к своему автомобилю. Когда они приехали в больницу, около кровати Веры Семеновны сидела ее дочь и плакала. У Марии Ивановны екнуло сердце: «Неужели Вера умерла?» Но нет, та оказалась еще жива. Увидев священника, она с благодарностью посмотрела на Марию Ивановну и прошептала:
– Спасибо, Машенька, спасибо.
Отец Димитрий попросил всех выйти и остался наедине с Верой Семеновной. Когда они снова вошли в палату, Мария Ивановна не узнала свою подругу. Черты лица ее разгладились, а глаза, наполненные слезами, смотрели спокойно, как-то отрешенно от суеты этого мира. Поманив Марию Ивановну к себе, она шепнула ей:
– Этот черный тоже встал и ушел вслед за вами, а теперь не возвратился.
Мария Ивановна с отцом Димитрием пошли на выход из больницы, а Татьяна осталась с умирающей матерью. Но, когда они уже шли по коридору, Татьяна догнала их и, обняв Марию Ивановну за плечи, сказала:
– Спасибо, тетя Маша, за маму. Я бы этого себе никогда не простила. Ну я пойду, посижу с ней, не ругаясь хотя бы последние минуты, как когда-то в детстве.
Отец Димитрий довез Марию Ивановну до дома. По дороге она спросила его:
– Почему мы, которые учили и воспитывали других детей, со своими не можем найти общего языка? Почему они бывают такие злые?
– Я вам, Мария Ивановна, скажу банальную вещь, но, на мой взгляд, верную. Ваше поколение обокрало детей, отняв у них Бога, а теперь вырастают обкраденные внуки, и они, сами того не ведая, мстят своим родителям за свое безбожное детство, за убиенных во чреве своих братьев и сестер, которых им так не хватает в жизни.
– Но ведь мы не были такими в детстве, хотя тоже практически выросли без Бога.
– Нет, вашему поколению повезло больше, Мария Ивановна. Над Вашими люльками матери и бабушки еще пели молитвы.
– Да, наверное, ты прав, Дима. Я все пытаюсь вспомнить молитву Богородице, которую когда-то учила с бабушкой, и не могу.
– Наверное, эта молитва звучала так, – и отец Димитрий запел: – Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою…