Непридуманные истории (сборник)

Предаваясь таким невеселым размышлениям, Игорь Львович поглядывал на своего друга протоиерея Аркадия Соловьева, сидящего напротив него с книгой в руках. Отец Аркадий лет пять назад овдовел и уехал из города служить в глухую деревню. Когда приезжал по делам в епархиальное управление, то обязательно заходил к своему другу в гости и ночевал у него.

– Слушай, отец Аркадий, ты пришел – и сразу за книгу, нет чтобы поговорить с другом, поинтересоваться, как у него дела.

Отец Аркадий нехотя отложил книгу:

– Ну, ладно, рассказывай, как твои дела, Игорек, ты мне сегодня, кстати, не нравишься, какой-то вид у тебя удрученный.

– Да, психолог ты хоть куда, все-таки заметил, а книгу все равно читал. Уволили меня, Аркаша, с работы, вот так.

– Сам виноват, я говорил тебе, завязывай с этим. Ты ведь блестящий хирург, каких еще поискать, а сам себя губишь.

– Какой я блестящий, если мать свою собственную не мог спасти?

– Ты же сам знаешь, что целый консилиум профессоров дал свое заключение о том, что бесполезно делать операцию, это не поможет.

– Разумом-то я все понимал, а сердцу не прикажешь. Это, по сути дела, была «операция отчаяния». И все-таки, Аркадий, когда твоя родная мать умирает под скальпелем, который ты держишь в руках, с этим очень тяжело жить, и никакие доводы разума здесь не помогут. Пойдем, Аркаша, на кухню, выпьем, поговорим.

– Не буду я с тобой пить.

– Что, и разговаривать не будешь?

– Разговаривать буду, но только с трезвым.

– Ну вот, называется, поддержал друга, утешил. Спасибо.

– А кто тебе, Игорек, еще правду скажет, кроме меня? Другой, которому ты безразличен, с удовольствием сядет с тобой пить и будет поддакивать твоим пьяным жалобам на несложившуюся жизнь. А мне ты не безразличен. Однако прежде всего я священник и хорошо знаю, что пьяные слезы дешевле воды в дождливый день. Уверен, Нина Ивановна в гробу своем переворачивается, видя, как сын ее добровольно себя губит.

– Ну и что ты, правдолюб, посоветуешь?

– То же, что и прежде: собери всю силу воли и брось горькую глушить.

– Хорошо сказал, я полностью «за». Только откуда мне взять эту силу воли? Ты думаешь, я не пытался это сделать? На три-четыре дня меня хватало, не более. «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны» [6], – кто это сказал, не помню, но сказано верно.

– Да я не со стороны, – печально молвил отец Аркадий, – я ведь на себе все это испытал.

– Вот тебе и на, а ты мне всегда таким правильным казался!

– И правильные, Игорь, бывает, что на кривую дорожку вступают. Когда я свою Анну похоронил, на меня тоже зеленый змий свои сети расставил. Чувствую, что все больше в них запутываюсь. Надо, думаю, как-то выбираться, а то совсем в омут греха затянет. Стал акафист «Неупиваемой Чаше» читать. Является во сне Анна и говорит: «Не губи себя, Аркадий, просись у владыки из собора на сельский приход. А как туда приедешь, сорок обеден подряд отслужи». Проснулся я – и сразу к архиерею с прошением о переводе. Тот удивился, конечно, но просьбу мою удовлетворил. В соборе-то нас шесть священников, литургию редко приходится служить, очередность. А как в деревню приехал, каждый день служу обедню, потом акафист, вечером – снова служба, вот у меня силы и появились.

– Счастливый ты человек, Аркадий, а мне почему-то никаких видений не является.

– Я твое видение, Игорек, вполне реальное, можешь пощупать. Ты когда в последний раз в церкви был?

– Два месяца назад, на годовщину матери заходил, свечки ставил.

– Заходил он, – передразнил его отец Аркадий, – как духовный врач я тебе, Игорь, ставлю диагноз: из прихожанина ты превратился в захожанина, потому-то и стал легкой добычей рогатого. Ты лучше мне ответь, когда ты последний раз исповедовался и причащался?

– Не помню, – Игорь прикрыл один глаз, напрягая память, – кажется, в прошлом году. Нет, в позапрошлом, перед Пасхой. Да, точно, на Страстной, в Великий четверг.

– И это все? – удивился Аркадий.

– Но в этом году на Великий четверг у меня была срочная операция.

– Он оправдался! – негодовал отец Аркадий. – Только на Великий четверг разве Божественная литургия служится?

– Ты сам виноват, уехал в свою деревню бороться со своим змием, а друга своего бросил одного, змий-то от тебя и приполз ко мне, паразит. Когда ты был здесь, я же каждое воскресенье ходил на службу.

– Нашел няньку, ты вроде уже давно взрослый человек.

– Не будем мы с тобой, Аркаша, ругаться, плохо мне. Между прочим, помнишь, что Экзюпери писал: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

– Что же ты, зверь какой, чтобы тебя приручать? – захохотал отец Аркадий.

– Так не буди во мне зверя, дай скорее выпить, – в тон ему закричал Игорь.

– Не дам, – смеялся отец Аркадий, – кусочек сахара – пожалуйста, да и то, если хорошо будешь себя вести.

– Буду вести себя хорошо, если дашь то, что настаивается на этом кусочке сахара, а если нет, то берегись, я зверь опасный. – И, зарычав сквозь смех, он кинулся на отца Аркадия.

Они, сцепившись и свалившись на пол, стали бороться, катаясь по ковру, как малые дети. Наконец отец Аркадий одолел Игоря и, восседая на нем, спросил:

– Ну что, сдаешься?