Непридуманные истории

Затем он подошел к свечному ящику и стал разговаривать со свечницей. Она ему показала на дальний левый угол храма, где располагался канон с панихидным столиком. Купив свечей, он пошел в указанном направлении. Проходя мимо иконы Божией Матери «Нерушимая Стена», мужчина вдруг остановился как вкопанный, устремив взгляд на икону.

Я закончил разбирать ноты и спустился с хоров, чтобы идти домой, а он все еще стоял перед иконой. Когда я проходил мимо, то увидел, что по лицу ветерана текли слезы, но он, по-видимому, их не замечал. Мне вдруг захотелось подойти к нему и что-нибудь сказать утешительное. Подойдя к иконе, я встал рядом с ним. Когда он повернулся ко мне, я приветствовал его легким поклоном:

– С праздником вас, с Днем Победы.

Я был в подряснике, и он, по-видимому, принял меня за священника:

– Спасибо, батюшка. Скажите мне, пожалуйста, что это за икона?

– Я не священник, а регент церковного хора. Это икона Божией Матери, именуемая «Нерушимая Стена».

– Теперь мне все ясно, именно она была с нами на Курской дуге, под Прохоровкой.

– Расскажите, пожалуйста, это очень интересно, – попросил я.

– Как вас зовут, молодой человек?

– Алексей Пономарев, а вас?

– А меня Николай Иванович. Я приехал в ваш город, чтобы повидаться со своим боевым товарищем. Но немного опоздал. Мне сказали, что он недавно умер и похоронен здесь, на кладбище, недалеко от храма. Вот я и зашел в церковь, чтобы свечку поставить за упокой его души.

– На этом кладбище, – заметил я, – давно уже не разрешают никого хоронить. Но совсем недавно сделали исключение, разрешили похоронить нашего церковного старосту – Скорнеева Сергея Викторовича. Он тоже был ветераном Великой Отечественной войны.

– К нему-то я и ехал, да, видать, не судьба, – печально молвил Николай Иванович. – Вы меня, Алексей, не проводите к его могиле?

– Отчего же, провожу, у меня сейчас до вечерней службы время свободное. Кстати, Сергей Викторович всегда перед этой иконой во время службы стоял и молился.

Когда мы подошли к могиле, Николай Иванович, обнажив голову, бережно положил букет цветов на могильный холмик. А потом, снова надев свою кепку, козырнул по-военному:

– Спи спокойным сном, боевой мой друг Сергей Викторович. Вечная тебе память.

Мы присели на скамейку рядом с могилой, и Николай Иванович разложил на столике, стоящем здесь же, у скамьи, нехитрую снедь: яички, пироги, хлеб и луковицу. Затем достал старую металлическую фляжку и две металлические же кружки.

– Слыхал, что покойника водкой не положено поминать. Но я не поминать, а хочу с ним выпить наши сто граммов фронтовых за Победу. Сейчас все из пластмассовых одноразовых стаканчиков пьют, а я не могу, вот специально кружки взял. Фляжка эта у меня еще с фронта осталась. Так сказать, боевая реликвия. У меня ее даже в школьный Музей боевой славы просили отдать. А что, и отдам, все равно скоро за Сергеем следом пойду.

Он разлил по кружкам и предложил выпить мне, но я отказался, сославшись на вечернюю службу. Тогда он поставил одну кружку на могильный холмик, а вторую приподняв, торжественно сказал:

– За Победу, товарищ старший лейтенант!

Выпив, присел к столику и, закусив, молча сидел, не торопясь пережевывал хлеб с луком. Затем достал пачку «Беломора» и, вынув папиросу, так же молча, в какой-то углубленной задумчивости долго разминал ее между пальцев. Наконец, прикурив, сказал:

– Вы, Алексей, просили меня рассказать, что случилось под Прохоровкой на Курской дуге. Хорошо, я расскажу то, что никому еще не рассказывал. Пусть это будет исповедью солдата. Как вы заметили, я – человек нецерковный, но Бога никогда не отрицал. А уж на фронте часто приходилось вспоминать о Нем. Атеистов на войне не бывает.

Школу я окончил перед самой войной. А уж как война началась, сразу в военкомат пошел записываться добровольцем. Меня послали на ускоренные офицерские курсы артиллеристов. А через шесть месяцев надели лейтенантские петлицы – и на фронт. Во время Сталинградской битвы я уже был командиром батареи в звании капитана. Горячие были дни: сегодня ты взводом командуешь, завтра – ротой, а послезавтра… один Бог ведает.

Наш артиллерийский полк стоял чуть выше Калачана-Дону, когда мы завершили окружение армии Паулюса, которое немцы отчаянно пытались прорвать. Наводку орудий нашей батареи нам передавали из штаба полка по телефонной связи. В самый разгар боя получаю из штаба координаты наводки прицела: «Трубка минус пятнадцать». Шарахнули из всех орудий. Через пять минут на связи сам командир полка, кроет меня трехэтажным матом: «Ты что, – говорит, – сукин сын, под трибунал захотел? Так не дождешься. Я сейчас самолично приеду и тебя шлепну».

– Что случилось, товарищ подполковник? – кричу я в трубку.

– Ты еще, сучье вымя, спрашиваешь меня, что случилось? Ты же залпом накрыл два наших взвода пехоты.