Неприятности по алгоритму (СИ)

Просьба отца меня поначалу удивила. Хотя чаще всего на базе меня и так принимали за пацана: короткие каштановые вихры, вечно исцарапанные руки, разодранная в самых неожиданных местах одежда. Все это - результат драки с мальчишками моего возраста или кульбитов на опорной арматуре. Нет, я не была беспризорницей, и отец меня любил. Просто тяжело талантливому нейрохирургу, ученому, привыкшему к лаборатории Академии, на военной базе, где все подчинено уставу, уследить еще и за столь активной дочуркой. В общем, предоставленная зачастую сама себе, я и так была вылитым мальчишкой, зачем притворяться-то? Но потом подумала, что раз спасать будут только детей военных, которым с рождения ставится особое тату на виске (а такового у меня не имелось и в помине), и гражданских, зачисленных в Академию, среди которых только мальчики семи-десяти лет, просьба отца была весьма актуальна.

Таких, как я, на базе было мало, только от безвыходной ситуации родители берут с собой детей на военные объекты. Да и тот факт, что наемные работники, каковым был мой отец, привозят с собой жен и детей, не приветствовался, о чем нам и сообщил в весьма нелестной форме один из начальников мед части. Но деваться было некуда. Мама умерла, когда мне было восемь - случайно разбилась кабина переноса, когда она ехала домой. Это было еще на Вилерне. После смерти мамы отец резко осунулся и постарел.... Нет, он не ронял скупую мужскую слезу, уткнувшись по ночам в подушку, но круги под глазами и седина, основательно запорошившая темные до того времени виски стали напоминанием о ней - той, которую уже никогда не вернуть. Некоторое время мы жили еще на Вилерне, но потом проект отца перенесли на Микад - планетку, где из достопримечательностей (она же единственное на данном космическом теле поселение) лишь военная база за номером 364S. Здесь отец занимался своими исследованиями, и, если в этом была необходимость, проводил имплантацию, в том числе и JT-портов. Вот так мы и оказались на одной из военных баз периферии Союза Земли.

Свет немилосердно резал глаза, рука уже ощутимо затекла в неудобной позе, где-то завывала сирена тревоги. Было не просто страшно - жутко настолько, что пальцы на ногах сжались, а в районе живота появилась давящая тяжесть. Мне введут джейтишки. Впервые отец сделает мне больно, намеренно, хотя и из лучших побуждений, пытаясь тем самым дать шанс на спасение. Папа был из редкой категории родителей, считавших, что рука отца не должна подниматься на ребенка, ассоциироваться у того с физической болью. Поэтому, несмотря на все мои шалости и проказы, он ни разу не ударил меня, а лишь журил или пускался в пространные лекции о морали, поведении и этике, когда был не доволен очередной моей выходкой. Сначала, когда отец только сказал, что будет имплантировать мне СРАЗУ ТРИ порта хотелось воскликнуть: 'За что? Зачем мучить меня трижды?'. Лишь потом, спустя годы, я не раз благодарила его за предусмотрительность.

После атаки на базу мирийцев - противников Союза Земли, чья планета находиться на задворках вселенной - здесь вряд ли что-то останется, кроме выжженной пустыни и кратеров от взрывов. Мой отец погибнет, как и большинство. Всех не эвакуируют - мест на кораблях просто не хватит.

- Ты - самое ценное, что есть у меня в жизни, Тэри. Прости меня. - Слова давались отцу с трудом. В руках подрагивал инсейдер с готовым к имплантации портом. - Сейчас будет больно. Терпи. Обещай мне выжить и быть счастливой, ради меня, ради мамы... И... - казалось, сейчас будет произнесено самое важное, но прозвучало лишь странное напутствие - чтобы увидеть картину целиком, надо ослепнуть на один глаз. Запомни это.

Отец взял мою руку, обрабатывая антисептиком место введения иглы. Резкая боль, последовавшая за этим простым действием была исключительной. Ни до, ни после в своей жизни я такого не испытывала, как сидя в этом кресле. Комната начала резко плыть в резко меркнущем свете. Было ощущение, словно что-то рвет тебя изнутри и хочется, чтобы все это прекратилось как можно быстрее, хотя бы даже и смертью. Ощущение, что хуже быть уже не может, но вот постепенно боль стихает и тьма начинает рассеиваться... Оказывается все это время я лежала с открытыми глазами, хотя звуков пока еще не слышала.

Вот отец склонился надо мной, что-то говорит. Вижу, как шевелятся его губы, обеспокоенный взгляд, он вновь берет мою руку и... я думала больнее быть уже не может, но вновь этот черный колодец, до краев наполненный болью, по которому я лечу резко вниз. Яркая вспышка в сознании - последний, третий имплант вошел в пресинаптическую щель между двумя нейронами.

Не знаю, как долго я приходила в себя, но первое, что я увидела - глаза отца, внимательные, полные боли и отчаяния. Готова поклясться, что он предпочел бы сам тысячу раз пережить ту боль, что сейчас чувствовала я, лишь бы оградить меня от всего этого. Увы, чужую боль забрать себе еще никому не удавалось.

-Девочка моя, сможешь ли ты меня простить когда-нибудь?