Неприкаянная. Жизнь Мэрилин Монро

Она проводит рядом с ним почти весь вечер. Ей что-то нужно от него. Срочно. Что именно – в этом она пока еще не вполне уверена. Как это найти, она не знает и потому затрагивает разные темы: говорит о книгах, которые читает, об идеях, которые они рождают, и пусть получается не очень хорошо, это неважно. Неважно, что он говорит, и неважно, чего не понимает она, – важно, что он разговаривает с ней и смотрит ей в глаза, будто понимает, будто в комнате только они вдвоем. Будто на всей земле остались только они двое.

Она потягивает остатки шампанского, а когда ставит пустой бокал на ковер, он падает. Последняя капелька скатывается к краю, но не вытекает. Она просит официанта принести другой, улыбается мистеру Сэндбергу, говорит, что немного алкоголя сейчас не помешает. (Он просил называть его Карлом, но, как и в случае с Кларком Гейблом, ей трудно думать о нем иначе, как о мистере Сэндберге.)

– Черт, вам, наверно, спать пора, а я вас задерживаю. И где только мои манеры?

Она смеется:

– Нет, нет. Просто девушке нужно приготовиться. Вот и все.

– Читал как-то о такой штуке, как дефицит сна. Чудесный термин, вам не кажется? И поэтичный, и точный, – в его голосе звучит мелодичное эхо родины, Северной Каролины, но в обрезанных окончаниях то и дело слышится жесткий среднезападный акцент. – Некоторые говорят, что возрастанием этого дефицита мы обязаны нашему времени. Может быть, вытеснению из цикла сна какой-то фазы. Фазы небыстрого движения глаз. – Он говорит об этом, как о новой политической партии.

– Я девушка современная. По крайней мере, так говорят.

– Правильно говорят. Но упражнения требуются даже современной женщине. Лучшее средство от бессонных ночей. Другое – постоянный, надежный спутник.

– Пожалуйста, не вынуждайте меня говорить об этом. Мне было так хорошо.

– Хорошая и стабильная физическая нагрузка поможет пройти фазы бессонницы. Усталость тела способствует здоровому сну. Моя дорогая, освободитесь от дефицита сна за счет небольшой нагрузки. Вот ключ к проблеме.

Официант, пожилой мужчина с твердым выражением, подает ей бокал шампанского и смотрит на лежащий на ковре пустой. Она просит не беспокоиться и говорит, что помоет его сама, позже. Он говорит, что должен убрать, и, наклонившись, поднимает. Она снова поворачивается к мистеру Сэндбергу:

– За физическую нагрузку! И за здоровый сон.

Сэндберг просит ее отставить бокал на минутку и встает с дивана. Поднимает ее за локти. Они стоят, разделенные несколькими дюймами пространства. Его зеленые глаза манят и грозят поглотить.

– Невозможно делать что-то, если не знаешь, как это делать.

На первый взгляд – странное зрелище. Он – весь в черном, и даже галстук такой темный, что почти незаметен. Точно так же, как в лицах некоторых пожилых женщин проявляется мужская жесткость стариков, так и его лицо обрело женскую мягкость. Хотя он и поддерживал хорошую форму, фигура начала раздаваться, плечи втянули в себя шею, руки и ноги налились и затвердели. Как будто некая тяжесть исказила его физическое тело, потянула его к земле. Мэрилин замечает, что и она меняется. В ней уже нет дерзкой невинности и высокомерия молодости. Она уже не та женщина, которая прижималась уютно к Ди Маджио в дверях Нью-Йорка, заливаясь румянцем в новизне ее только что сотворенного мира. И не интеллектуальная ученица Миллера, вращающаяся в литературных кругах Восточного побережья. На ней спускающееся ниже колен габардиновое платье консервативного желто-коричневого цвета, в котором она словно вспыхивает, когда на него падает свет. Оно признак изысканности, достигаемой только с определенной зрелостью, но при этом оно преподносит тело, еще не расставшееся с молодостью. Она пришла на вечеринку в солнцезащитных очках, но потом заменила их темным шарфиком, как какая-нибудь бабушка. У нее появилась потребность прикрываться, как будто обнаженная голова делает ее уязвимой. Может быть, еще усталость в глазах. Или то, как легко расслабляется тело, когда она садится. Сходство между Сэндбергом и Мэрилин – не во внешности или в различиях во внешности. Оно в том, как они смотрят друг на друга. Словно они существуют в мире, знакомом только им двоим. В мире, где бремя возраста не является фактором, где тело и ум не сражаются за господство и где исповедь – не тайна.

Они стоят в углу комнаты. Он поднимает ее руки и отпускает их.

– А теперь я хочу, чтобы вы следовали за мной. Делайте то же, что делаю я.

Она улыбается ему, с нетерпением ожидая продолжения.

– Сделайте глубокий вдох и, медленно приседая, вытяните руки.

– Медленно приседая, – повторяет она, приседая.

– С вытянутыми руками.

– С вытянутыми руками.

Гости поворачиваются посмотреть. Сэндберг и Мэрилин ничего не замечают. Он ведет, она следует за ним. Их движения не скоординированы. Вверх и вниз. Вниз и вверх. Как поршни при возвратно поступательном движении.

– Почувствуйте напряжение в ногах, – говорит он, поднимаясь.

Она приседает; подол габардинового платья ползет вверх по бедрам.

– Чувствую жжение. Но приятное, – она вытягивает руки, стараясь сохранить равновесие.