Неприкаянные

— Написать твое имя? — спросила она.

Он кивнул и бросил взгляд в сторону дома. Сквозь листву кукурузы и банановых деревьев виднелась хижина отца. Такая близкая. И такая далекая. Над кровлей вился дымок. Он лениво прокладывал себе путь в неласковое предвечернее небо. В хижине царит человеческое тепло, любовь и дух семейственности. Все это так близко и вместе с тем — так далеко.

Он представил себе мать: хлопочет, готовит еду для детей. А отец ушел просить денег, чтобы заплатить за учебу. Он же, Меджа, околачивается здесь, весь в шрамах, и боится идти домой. Не может решиться. Сестренка не забыла про бусы. Значит, и другие помнят, что он обещал. Как им объяснить, почему он не сумел устроиться на работу? И откуда взялись эти шрамы, почему он хромой и ходит в рубище? Нет, объяснить это невозможно. Глядя на девочку, выводящую буквы на пыльной земле, на ее пальчик, словно продвигающийся по дороге знания, Меджа горько заплакал. Как радовались родные, когда он, кончив школу, собрался в город! Ведь он ехал зарабатывать деньги и… покупать синие бусы.

Память его воскресила беспросветную жизнь на городских задворках среди мусорных баков. Подумать только: без малого полтора года питаться отбросами, а потом несколько месяцев проваляться на больничной койке!

Оп вспомнил, как выписывался из больницы и как добрая медсестра снабдила его деньгами на дорогу. Хорошая женщина. Все поняла и не требовала никаких объяснений. Все же есть на свете добрые люди, только мало их, особенно в городе. Из ее денег у Меджи сохранился только один шиллинг. На бусы, даже самые дешевые, этих денег вряд ли хватит, а уж о плате за школу и говорить нечего.

Держась рукой за плечо своего ученого брата — так она чувствовала себя уверенней, — Вамбуи вывела на земле первую букву.

— Вот это — Мэ… — Девочка почесала худенькой ручкой бритую голову. — Покажи, как писать дальше.

Меджа машинально вынул из кармана руку и начал писать. Девочка уставилась, как загипнотизированная, на шрамы и изуродованные ногти.

— Что у тебя с рукой? — опять спросила она. — Ну-ка, дай я посмотрю.

Не успел он отдернуть руку, как Вамбуи схватила ее и стала внимательно разглядывать. Лицо ее оцепенело от испуга.

— Что случилось?

— Ничего, — уныло ответил оп.

Снова часто забилось сердце. Мысли в голове путались. Мусорные баки, автомобили, полицейские, автомобили, люди — все это вихрем проносилось в его сознании и потом… визг тормозов.

Девочка выпустила его руку и наклонилась посмотреть, что он написал. Вот на пыльную землю капнуло что-то, потом еще и еще, и она снова вопросительно посмотрела на брата.

Тело Меджи странно напряглось, по щекам потекли слезы, у краешка рта появилась иена. Ему показалось, что за спиной у него прозвучал гудок автомобиля. Он резко обернулся назад и сбил девочку с ног. Никакого автомобиля. Издав отчаянный вопль, Меджа рухнул на траву.

Вамбуи испугалась. Опустившись на колени, она попробовала повернуть брата на спину.

— Меджа! Меджа!

Но он не двигался. Она приподняла его голову и присмотрелась к искаженному болью лицу. Потом взглянула еще раз на изуродованную руку, сжимавшую кусок дерна, и побежала к дому.

— Мама! Мама! — кричала опа. — Он умер, мама! Он умер!

Вскоре она вернулась с матерью — немолодой изможденной женщиной, на лице которой были написаны неверие и волнение одновременно. Прибежали, запыхавшись, и другие члены семьи, работавшие на кукурузном поле и в банановой роще. Солнце быстро садилось, бросая на землю длинные тени. В пыли, шагах в трех от развилины тропы, куда указала девочка, еще можно было разобрать слова: Вабуи, Вам-буи. Один. Два. Три. Четыре. Меджа.

И тут же, рядом, лежала старая потертая шиллинговая монета. Меджи нигде не было. Он ушел, не оставив ни красивых синих бус, ни денег за обучение в школе. Но он отдал им все свое состояние. Весь капитал, накопленный за долгое время странствий. Один-единственный старый, истертый шиллинг. Это был все-таки шиллинг!

9

На землю быстро спустился мрак, и, точно по сигналу, нестройным хором запели цикады. То здесь, то там раздавалось довольное урчание ночных хищников, чуть погодя — пронзительный вопль, от которого, казалось, все умолкало. Безоблачное небо было сплошь усеяно звездами, словно вся вселенная раскрыта перед вами. Легкий ветерок приносил с собой свежесть, какую можно ощутить только в сельской местности. Слышался ворчливый гомон птиц, свивших себе гнезда в придорожных кустах.

Ноги Меджи, ступавшие по мягкой холодной пыли, озябли, заныло колено. Он плотно кутался в свое рубище, но ветер проникал сквозь ветхую ткань. Его била дрожь, стучали зубы. Он крепко, до боли сжал челюсти и двинулся, прихрамывая, по пустынной дороге.