Неприкаянные

Заглядываю в ванную, там тоже пусто. Понимаю, что надо уходить, иначе обрушатся перекрытия. И тут под ногами замечаю фотокарточку, сделанную на полароид. С одного конца она обгорела, а с другого нет. Я поднимаю ее с пола и быстро выхожу. Дышать уже почти невозможно.

Сбегаю вниз по лестнице, и слышу, как за спиной обрушивается дверь. Она падает на ступени, и я едва успеваю перемахнуть через перила. Перед глазами все плывет. Надо выбраться на улицу, иначе можно потерять сознание.

Я вырываюсь из горящего дома и наталкиваюсь на отца.

— Кого ты искал, Андрей? — с беспокойством заглядывает мне в глаза он.

У меня в руке обгоревшая фотография.

Я смотрю на фотографию. На ней Дина. У нее на руках грудной ребенок. На обратной стороне подпись: «Дина и Эрик». И дата пятилетней давности.

— Эрика… — бормочу я, и чувствую, как горло сжимают спазмы.

Отец выхватывает у меня из рук фотографию и медленно опускается на лавочку у спуска. Его руки дрожат.

— Он… держал ее здесь с ребенком?

— Похоже, что так, — киваю я. — Место, где были вещи Дины, подожгли специально. Чтобы не оставить никаких следов…

Я чувствую дикое отчаяние. По лицу против воли катятся слезы, и я не могу их остановить. Пинаю ногой камни, и они летят вниз. Сжимаю кулаки от бессилия. Осознание того, что Дина была так близко, а мы ее не нашли, сводит меня с ума.

Вдалеке слышна пожарная сирена.

— Пошли отсюда, па, — растирая слезы по колючим щекам, кивком головы зову отца за собой я.

— Как же… как же так… — бормочет отец.

Я вижу беспомощность и горе в его глазах. У меня тоже нет сил уйти. Такое чувство, что Дина все еще здесь, среди нас, а мы ничем не можем ей помочь.

— Феликс сбежал. Он увез ребенка с собой, — втягивая грудью задымленный воздух, поясняю я.

Отец молчит. Смотрит на фотографию дочери и внука и у него трясутся плечи.

— Пап, как ты себя чувствуешь?

— Как может чувствовать себя отец, потерявший любимую младшую дочь и оказавшийся на месте ее похищения? Как будто я вернулся на пять лет назад…

Он прижимает фотографию к груди.

— Я не могу плыть с тобой, Андрей. Фотография размокнет, и тогда я потеряю последнюю связь с Диной. Прости. Я дождусь службу спасения или твоего Шкуратова. Мы с ним тоже давние знакомые. Он одолжит мне плед и отвезет домой.

— Не говори маме про Эрика, — прошу я. — Она не выдержит.

— Не скажу, — вздыхает он.

Я порывисто прижимаю его к себе.

— Плыви к Тасе, Андрюша. Тася твое настоящее. А мне позволь остаться здесь со своими воспоминаниями. Я не могу уйти так быстро. Мне надо попрощаться с дочерью.

— Хорошо…

При мысли о Тасе мне становится немного легче. Милая, добрая Тася. Какое же счастье, что Бог сохранил ее нам.

Я подхожу к спуску. Оборачиваюсь.

— Пап, мы его найдем. Мы отыщем Эрика.

Он кивает. Дым застилает все вокруг, и становится невозможно дышать. Со стороны трассы мчатся пожарные машины. Я смотрю на отца, беззвучно плачущего над фотографией, и мое сердце обливается кровью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Иди, Андрей! — неловко машет мне он. — Встретимся дома!

Я спускаюсь к береговой полосе и ныряю в волнующееся море. Плыву в сторону катера, где на корме застыла Таисия. Ветер треплет ее волосы, распахивает кардиган, но она упорно продолжает смотреть в мою сторону. Я знаю — она ждет меня. Ждет так сильно, как не смог бы ждать никто другой. Потому что она моя. Моя любимая Тася.

Потом все мешается в одну картину. Тася хватает меня за мокрые руки, расспрашивает про дом. Я наскоро обтираюсь найденным на судне полотенцем. Одеваюсь и одновременно рассказываю про фотографию.

— Надо отогнать катер на пристань и отправляться в полицию.

— Твой Шкуратов просил координаты. Он едет к дому.

— Значит, мы тоже едем к месту пожара. Собери вещи папы в пакет.

Тася начинает собирать вещи, а я поднимаюсь в рубку. Судно снимается с якоря и полным ходом движется обратно к берегу.

Удивительно — на этот раз нам удается быстро отыскать дом. Его секрет — в том, что он находился не в населенном пункте, а стоял отдельно, сразу за небольшим съездом с трассы. Он скрыт от любопытных глаз короткой лесополосой, и его невозможно приметить, если не знать, что он существует.

Когда мы подъезжаем к железному забору, дождь усиливается. Клубы дыма застилают все вокруг.

Автоматические ворота распахнуты настежь. Две пожарных машины поливают дом снаружи, но от мансарды вряд ли что-то останется. Объятая пламенем, она постепенно обрушается на первый этаж.

— Вещи, Тася. Папе надо одеться, — поворачиваюсь к девушке я.

— Вот, держи.

Она протягивает мне пакет.

— Побудь в машине, — прошу я. — Там слишком много дыма.

— Ладно…

Я выбираюсь из «кроссовера» и торопливо захожу во двор. У лавочки в саду Шкуратов и следователь, допрашивавший Тасю у меня дома. Они беседуют с моим отцом.

— Афинский! Разве я не просил тебя не вмешиваться в дела следствия? — рычит Шкуратов.

— Извини, не могу усидеть на месте, — огрызаюсь я.

Протягиваю отцу пакет.

— Пап, я привез вещи.

— Спасибо, сынок. Погода сегодня совсем не летняя, — немного оживляется тот.