Неприкаянные

Петер заварил чай и пошел за свежим хлебом. Пока я стояла под душем, он намазывал мне булочки маслом. Оно чуть припахивало луком. «Бароло» он поставил в холодильник. Я ничего не сказала. Когда он сел, халат у него распахнулся, и я закрыла глаза, чтобы вспомнить минувшую ночь.

Глава третья

1

Бежит в винный магазин и покупает бутылку дорогого бургундского, белого. Звонкие названия и непомерные цены, сулящие куда более высокое качество, чем они на самом деле могли бы обеспечить, всегда приводили ее в трепет. Она верила каждому слову своих школьных подруг из буржуазных семей. Вечно она попадается на удочку громких слов. Уж если она убеждена в верности своего решения, то отговорить ее невозможно. Да ведь есть более дешевые вина, и ничуть не хуже, твердил ей Ханс Петер, но он не мог противостоять Рите — ни ее назидательному тону, ни ее обаянию. Она нюхала бокал, рассуждала о своеобразном, необычайно изысканном белом вине, о замечательном букете, словно выучила наизусть рекламный проспект виноторговца или самолично посвятила немало лет этой профессии.

Теперь кричит ребенок, и Ханс Петер нервно бросается в соседнюю комнату, чтобы успокоить Майю, которая уже готова отшлепать своего четырехмесячного Андрея. Ханс Петер все еще не понимает по-словенски, а лишь угадывает смысл по интонации и громкости ее голоса, одновременно раздраженного и усталого.

С чего бы мне начать мою статью о Биеннале? Репортажи в крупных немецких газетах мало чего стоят; все дожидаются окончания фестиваля или с точностью до метра описывают дорогостоящую деревянную конструкцию, которая в этом году украшает Палаццо ди Чинема. Ни одного интервью с Портогези или Понтекорво, только обычные причитания по поводу накладок и слишком поздно объявленных изменений в программе.

Хлопает дверь, и в гостиную входит Ханс Петер с Андреем на руках. Он пожимает плечами, укладывает ребенка в сумку-ясли. Рев усиливается. Майя сбежала, Рита ушла сразу после ужина, а Пиа наговорила в Вене на ответчик: материал и паспорт оставлены у портье в отеле «Мозер-Вердино»; личная встреча ее пугает, она опасается Ритиных вопросов. Эннио разнес вдребезги также и квартиру своей матери и бесследно исчез.

Мед у вас есть? Больше всего мне хотелось бы сейчас быть у Марии. Наверно, я ее люблю. Я иду на кухню, обмакиваю соску в мед, открываю последнюю бутылку белого бургундского. Андрей молчит. Ханс Петер недоверчиво качает головой. Майя об этом знать не должна. Стоит Андрею только пикнуть, как я снова макаю соску в мед. Ханс Петер устало откидывается назад: у меня связь с замужней женщиной.

Я пытаюсь прислушаться. Уже третий раз за этот вечер с улицы доносится рев сирен. Понтекорво, большому поборнику авторского кино, почти удалось составить программу, не включая в нее продукцию крупных американских студий. Я задаюсь вопросом, верны ли цифры: сто миллионов шиллингов от государства на все — на кинофестиваль и на Биеннале, пятьдесят миллионов от министерства культуры и туризма, семь миллионов от Хенкеля, фабриканта моющих средств. Фасадная сторона Кинодворца, этого унылого здания времен Муссолини, которое недавно было взято под охрану как памятник архитектуры, по замыслу должна походить на «Буцентавра», гребную галеру венецианского дожа. Представить себе невозможно.

Чем заполнить отведенные мне колонки, если сирены и младенец ревут попеременно? Бывает ли психический мед? Года не проходит без того, чтобы Ханс Петер не завел какую-нибудь интрижку. Что бы я мог ему посоветовать?

2

Клагенфурт, думает Рита, еще не запятнан, он ни о чем не напоминает, здесь я ни с кем не бывала. А там из воды высовывались большие плоские головы морских чертей, которые невозможно было забыть. Я смотрела на их зубастые пасти, на вытянутые подобно щупальцам шипы, представляла себе, как они, несмотря на свою малую подвижность, с молниеносной быстротой заглатывают огромной пастью добычу, которую подстерегли, притаившись на дне. Когда же эти картины наконец исчезали, мне приходили на ум рассказы Эннио о косоротых морских языках, что целый день сидят, зарывшись в дно, и только ночью попадаются в сети.

Клагенфурт ничем не пахнет, ни о чем не говорит, он свежевыкрашен, начисто выметен. Здесь можно в сентябрьский вечер, после захода солнца, прогуляться до Новой площади, встретив не более пяти человек. И носу не приходится постепенно приспосабливаться к запахам, все время повышая их нормативный уровень, чтобы привыкнуть к вони, к запахам фукуса и дохлых морских тварей.

Антон не выносит этих аккуратных, сросшихся вместе деревень, именующих себя городом. Он и часу не пробыл у Ханса Петера, как начал суетиться и побежал к телефону.