Неприкаянные

— Львы Хорезма! — поднял он копье, обращаясь к нукерам и аульчанам, что собрались поглазеть на хивинских воинов и узнать новости. — Ваш путь — путь славы. На своих мечах вы несете победу великому хану. Но не одними мечами добывается победа. Мы вошли в город друзей Хивы, а сердца друзей побеждают добротой. Стены Айдос-калы подняты лишь на один локоть. Надо поднять их на десять локтей, чтобы сделались они неприступными, чтобы враг не потревожил покой друзей наших. Говорят, кунградское войско уже вышло к Кок-Узяку. Намерены кунградцы разорить Айдос-калу, пленить друзей Хивы. Пока движется Туремурат-суфи, поспешим поднять стены, преградим ему путь. А когда он подойдет к городу, встретим его копьями и мечами. Покажем, на что способны доблестные хивинцы. Слава великому Мухаммед Рахим-хану!

— Слава! — ответили воины.

Бек распустил нукеров, а шестерым еликбаши приказал установить посты на краю аула.

— Кунградцы еще далеко, — сказал он, — но лазутчики суфи могут оказаться близко. Хитрый враг пускает впереди себя гончую.

Нукеры разбрелись по юртам и мазанкам, еликбаши повели постовых на край аула. В Айдос-кале снова стало тихо, как будто не прибыли триста всадников и не переменилось ничто в жизни аульчан.

Теперь и нам пора отдохнуть! — отодвинул полог белой юрты Айдос, приглашая бека к дастархану.

Хоть и не ждали в тот вечер гостей, скатерть была расстелена, и на ней красовались подносы с жареным мясом. Успели джигиты заколоть барашка и, пока бек произносил речь перед своими нукерами, разделали тушу, бросили в раскаленный котел. На большом огне не только молодое, но и старое мясо быстро доходит! За какие-нибудь полчаса изжарилась нежная баранина, и ее положили на подносы.

Бек сел на почетное место и почувствовал себя хозяином. Развалившись на подушках, стал подшучивать над Айдосом.

— Проскакал я полстепи и не понял, на чем держится каракалпакское ханство? — улыбаясь сказал он.

Айдос, не уловив подвоха, принялся было растолковывать сотнику, что к чему. Но не слушал хозяина гость, у него был готов ответ, и, едва смолк бий, он произнес его:

— Я думаю, каракалпакское ханство держится на ваших плечах.

— Если нельзя опереться на силу Хивы, — ответил с обидой в голосе Айдос, — пусть степняки обопрутся на мои плечи.

Насмешливая улыбка исчезла с лица бека. Ему показалось, что в ответе Айдоса таится вызов Хиве.

— А вы смелей, бий! — заметил гость.

Чтобы уйти от опасных слов, которые бек бросил хозяину, и бросил с умыслом, Айдос сделал вид, что озабочен нарушением этикета. Торопливо пододвинул гостю блюдо с мясом:

— Ешьте, дорогой бек. Барашек вкусен, пока не застыло сало.

Бек ухватил баранью ляжку и вгрызся в нее зубами. Мясо было сочным, сало пряным. Весь день мечтал сотник о вкусной еде и отдыхе. Но голод мучил его, оказывается, меньше, чем желание выговориться перед старшим бием.

— И у братьев ваших, говорят, такие же могучие плечи? — спросил, не спеша пережевывая мясо, бек.

Айдос досадливо поморщился.

— Весь наш род крепкий.

— А что, если степняки захотят опереться на плечи ваших братьев? — как и прежде, насмешливо улыбаясь, спросил бек.

— Обопрутся на плечи моих братьев, значит, изменят Хиве. Братья служат Туремурату-суфи, врагу вашему.

— И вашему… — добавил бек.

— Я стал его врагом, когда признал хана хивинского.

— А прежде были друзьями?

— Друзьями не были, но и не были врагами… Мухамеджан-бек учуял в ответе старшего бия скрытую досаду: из- за Хивы, мол, нарушился покой степи. Дознаться решил бек, так ли это. Спросил:

— Сожалеете?

— Этому нет места в моем сердце.

Наверное, не было места сожалению в сердце Айдоса. Хиву-то он избрал сразу, без колебаний, и совсем не потому, что хотел противопоставить аул свой Кунграду. Но все же что-то досадное родилось при этом разделе степи на два враждебных лагеря. Сказав твердо беку, что нет места сожалению, бий все же грустно вздохнул:

— Семья, однако, распалась.

«Вот она, трещина на могучем сердце», — обрадовался бек, будто не о горе человеческом узнал, а о павшем вдруг с неба счастье.

— Распалась, — закивал он головой. — На разных берегах оказались братья, а посередине река вражды. Огненная река… Не переплывешь, вброд не перейдешь…

Айдос опять вздохнул.

— Верно сказали, бек, огненная река. Вброд не перейдешь, не встретишься…

Вытянул наконец хивинец из Айдоса что хотел.

— Да, да… Трудно встретиться… А ведь придется… Встрепенулся Айдос, как беркут, которого коснулась стрела охотника.

— Зачем же? — испуганно спросил он.

— Чтобы оружием решить спор. Кунградскими джигитами командует Бегис, брат ваш. И он, а не суфи, ведет сюда войско.

— Бог даст, не доведет, — высказал наивную надежду Айдос. — Узнает, что здесь стоит конница хана, и вернется назад.

— У нас триста мечей, у него — тысяча. Триста против тысячи все равно что ястреб против беркута.

Издевался над старшим бием хивинец, что ли?

— Откуда взялась тысяча мечей? — удивился Айдос. — На тысячу джигитов нужна тысяча коней. Со всей степи не соберешь столько.

— Лазутчики сообщили, — пояснил бек. — Да и в аулах, где мы останавливались, люди называли тысячу.