Неприкаянные

Маман не опустился на колени, не пал ниц. Кто-то сунул ему в руку белый платок, и он стоял с ним, как с флагом. Лицо его было мокрым от слез. Они стыли, превращаясь в серебристые, ледяные зерна.

Мухаммед Рахим-хан уходил за Амударью, в Хорезм.

На высоком берегу он остановился, чтобы проститься с провожавшими его каракалпакскими биями. Их было много, и все смотрели на хана с подобострастием и благоговением. Им, отдавшим себя, свой народ под власть Хивы, нужна была награда. И они ждали ее, облаченную в высокие и красивые слова.

Хан стоял под знаменами, победными теперь, и яркий шелк трепетал на легком ветру. Голова его была гордо поднята, и весь он олицетворял собой торжественность и неприступность.

— Дети мои! — произнес Мухаммед Рахим молитвенно. — Небу угодно было, чтобы каракалпаки объединились под властью Хивы и обрели наконец мир и покой. Вы вошли в нашу семью добровольно и потому заслужили право на почет и уважение своего народа, на защиту Хорезма. Вы остаетесь теми, кем были, все, кроме Мамана, проклятого богом. Земля, на которой вы стоите, теперь ваша земля. Пользуйтесь ею, ставьте на ней свои юрты, разводите скот, растите хлеб. Живите богато под солнцем Хорезма.

Молча выслушали бии правителя. Слова были сказаны красивые, но не порадовали они степняков. Не щедрой оказалась рука хана, мало дал, много потребовал новый правитель. Бросить обжитые места — значит разорить хозяйство, осесть рядом с Хивой — значит лишиться воли.

Выразить свое недовольство, однако, никто не решился. Хвалить же хана, благодарить за подаренную землю было как-то неловко. Не нужна была эта земля каракалпакам.

Айдос стоял впереди остальных биев. Считал себя главным, а место главного бия рядом с ханом. В походе забыли про Айдоса, приблизили к правителю других, недостойных. Теперь, когда поход закончился и покорена степь, пора вспомнить старшего бия, воздать ему должное. Не орынбаи, не давлетназары, не аяпбергены принудили каракалпаков к повиновению, не они бросили степь к ногам хана, а старший бий Айдос. И пусть это знают все.

Снял малахай Айдос, в знак уважения приложил его к груди и обратился к хану:

— Солнце вселенной, справедливость мира, мудрость мудрости! Отец и благодетель наш! Вы соединили каракалпакские роды в одну семью, назвали вечно гонимый, обездоленный народ детищем своим. Как любящий отец, вы пожелали видеть каракалпаков рядом с собой, захотели приблизить юрты наши к стенам священной Хивы. Пусть осуществится это ваше желание! К дням навруза степняки поставят свои юрты на земле Хорезма.

Клятву дал Айдос. Не от своего имени — от имени всего народа. Так может поступить только глава племени, старший бий, хан каракалпаков.

Дерзким было это напоминание о себе. Не понравилось оно биям. Не понравилось и хану. Но принять его пришлось. Слова-то были нужными правителю. Без них не мог властитель мира расстаться с подданными, не мог уйти спокойным.

Хан посмотрел на Айдоса. И увидел старого и седого человека, измученного душевной болью, сожженного огнем тщеславия. Огонь этот еще теплится в степняке. Он мог быть еще полезен хану.

— Айдос-бий, — сказал правитель, милостиво склонив в его сторону голову, — вы поняли желание мое. А тот, кто понял, способен и выполнить его. Будьте здесь строгим глазом и твердой рукой Хивы. Надеюсь в дни навруза увидеть на этой земле юрты каракалпаков и мирные дымы над ними.

Великое и трудное дело доверил Айдосу хан. Не знал старший бий, печалиться ему или радоваться. Сумеет ли он переселить степняков на новую землю? Будут ли мирными дымы юрт, поставленных насильно?

«О хан, сколько еще испытаний ты припас для меня? — с болью подумал бий. — Сколько еще ступеней выложил к вершине моих надежд? Дойду ли?»

Он сомневался: дойдет ли? Мысль боязливая остановила его, сердце же решительное требовало действия. И Айдос, низко поклонившись правителю, сказал:

— Будет исполнено, великий хан!

Время прощания бия с ханами истекло. Заревели карнаи, затрещали барабаны. Войско стало спускаться на лед Амударьи. Снова рыжий дракон, опоясав хвостом реку, пополз на противоположный берег. Голову его украшали знаменосцы и вороной конь Мухаммед Рахим-хана.

51

До весеннего равноденствия оставалось не так уж много времени, хотя только началась зима и впереди были долгие буранные месяцы. Мало времени оставалось, потому что расходовал его Айдос щедро. На каждый аул, который он посещал, уходила неделя. Говорить с аульчанами вроде бы не о чем, а говорить надо, и много. Одним словом «Собирайтесь!» не обойдешься, нужны сто слов. И хитрых слов. Пообещать надо землю плодородную, ветра теплого, воду кристальную, траву высокую. Рай надо пообещать. А где он, рай? Есть ли рай в степи или в пустыне?

Пока шумели метели, ревели бураны и весеннее равноденствие было где-то далеко-далеко, аульчане спокойно слушали старшего бия. Пусть говорит, пусть тешит себя словом красивым. Даже обещание давали, как потеплеет — сняться с зимовки, уйти за Айдос-калу в сторону Амударьи.