Неприкаянные

Суфи должен был порвать письмо на сто частей, порвать и бросить в огонь очага, что теплился в середине мехмонханы, но не порвал и не бросил. Не умел суфи выражать свои чувства ни грубыми поступками, ни громкими словами. Разъяренный, он складывал руки на груди, словно собирался молиться, смеживал веки до того, что лишь тоненькая, в ниточку, щель оставалась, свет через нее едва проникал, и так, смиренный, спящий будто, он застывал на минуту, на часы. Общался с богом, думалось людям, удалялся в чертоги всевышнего. И нельзя было помешать этому общению, нельзя было нарушить священный покой суфи.

Прильнув ухом к двери, вслушивался в тишину мехмонханы Айтмурат Краснолицый. Пытался уловить какие-нибудь звуки и стоявший рядом Бегис. Но ничто не проникало сквозь резную дверь. Так, затаясь, они могли бы прождать вечность, не раздайся вдруг тихий стон суфи:

— Ангелы мои…

Айтмурат и Бегис поняли, что их зовет правитель, и снова бесшумно, как мыши, проскользнули в мех-монхану.

Правитель стоял у светильника, руки его были сложены на груди, глаза полузакрыты.

— Бегис, ангел мой, прочти это послание, — голосом больного произнес суфи.

Бегис подошел к светильнику и взял из рук суфи письмо, но читать сразу не решился: мало ли что таилось в черных строчках, не поджидала ли его беда?

Читай, ангел мой. Брат твой совершил предательство и натравил хана хивинского на людей рода кунград.

Торопливо Бегис пробежал по строчкам, отыскивая слова, говорящие о предательстве Айдоса, но не нашел их. Сообщалось в письме, что брат лишь намеревался отомстить суфи за подлый набег. Однако надо было найти такие слова, чтобы угодить правителю, и Бегис их придумал.

— Великое предательство! — подтвердил он. — Люди рода кунград погибнут от руки старейшины этого рода. Зло из зол.

— Не погибнут, — уже твердо сказал суфи. — Бог поможет нам предотвратить зло из зол. Сколько мечей в коннице хана хивинского?

— Восемьсот, — ответил Бегис. — Так написано здесь.

— У нас будет тысяча. И ты их соберешь, ангел мой. Вздрогнул Бегис. Испугало его желание правителя.

Всего лишь двести нукеров собрал молодой бий. Нет коней, нет оружия. Не бог же подарит все это?

Воля ваша, великий суфи, — опустив покорно голову, произнес Бегис.

— Моя воля, твои заботы, ангел мой.

— До весны, может, и соберем, — неуверенно произнес молодой бий.

— Соберем до весны, а для аулов степных они уже собраны. Пусть все знают — в Кунграде тысяча нукеров. Эй, Айтмурат, позови Мамана и Мыржыка. Объявим им наше желание выступить против Хивы войском в десять сотен мечей.

Айтмурат поклонился суфи:

— О повелитель, биям обещана милость видеть вас лишь через неделю.

— Кто обещал?

— Вы, мудрейший из мудрых, справедливейший из справедливых.

— Если я, то мне и дозволено взять свое обещание обратно. Беги зови Мамана и Мыржыка.

Пятясь, Айтмурат распахнул спиной дверь и скрылся за нею.

— Не рано ли, великий суфи, мы трубим выступление. Разбудим тигра в его логове, — сказал Бегис, когда шаги Айтмурата стихли.

— Для того и трубим. Проснется, вылезет из логова, пойдет бродить по степи. А в степи, сам знаешь, как ловят тигра — ставят на него капкан.

— Большой капкан нужен, — усомнился в мудрости суфи молодой бий.

— Зачем большой, хватит четырех. На каждую лапу по капкану. Одну вытянет — другая застрянет. Пока будет возиться с капканами, умный охотник накинет на полосатого аркан и затянет петлю.

Хитрая тактика суфи была не совсем понятна Беги- су. Хотел молодой бий сказать об этом суфи, но остановил себя. Не на тигра собирался охотиться правитель Кунграда — на хана хивинского, а на ханов, может, и ставят капканы, да еще на все четыре лапы.

— Четыре капкана — хитро. Из них хану не вырваться, — сказал он.

— Верно, ангел мой. Один капкан поставим в Айдос-кале. — Суфи лукаво глянул на молодого бия: как отнесется Бегис к его затее?

Стал кое-что понимать Бегис. Капканы — это ловушки для нукеров хана. Подожжет суфи большой аул, кинутся туда джигиты Мухаммед Рахим-хана, а в это время вспыхнет огонь совсем в другой стороне. И туда бросит нукеров правитель Хивы. Так разорвется на части конница в восемьсот мечей, и каждую часть уничтожит в равном бою мудрый суфи.

— Пусть первый капкан будет в Айдос-кале, — согласился Бегис.

— А последний в Кунграде, — заключил суфи. Ему очень понравилась собственная хитрость, и он уже видел затягивающуюся на шее хана петлю.

Вбежал Айтмурат Краснолицый и затараторил:

— Ушли… Ушли бий. Нет их в Кунграде.

— Что городишь, глупец! Как могли уйти из города Маман и Мыржык, когда я велел им ждать неделю. Проверил ли караван- сараи, чайханы?

— Все проверил, повелитель. Нет биев. Люди видели, как они проехали главные ворота и повернули в степь.

Суфи опять взъярился. Как посмели ничтожные бий пренебречь гостеприимством кунградского хана?! Догнать глупцов, вернуть в город, заставить целовать полы его халата. Но не догонишь ведь, не вернешь. Да и может ли правитель Кунграда принудить к повиновению вольных степняков? Не может. Не подошло еще время властвовать ему безраздельно над каракалпакскими племенами.